ISSUE 4-2018
INTERVIEW
STUDIES
Yaroslav Shimov Evhen Mahda Elkhan Shakhinoglu Ahmad Alili
OUR ANALYSES
Tengiz Ablotia
REVIEW
Pavel Vitek
APROPOS
Igor Yakovenko


Disclaimer: The views and opinions expressed in the articles and/or discussions are those of the respective authors and do not necessarily reflect the official views or positions of the publisher.

TOPlist
STUDIES
НЕЯСНОСТЬ, НЕУВЕРЕННОСТЬ И НЕДОВОЛЬСТВО. КАК МЕНЯЛИСЬ РОССИЙСКАЯ ЖИЗНЬ И СОЗНАНИЕ В 2018 ГОДУ
By Yaroslav Shimov | Historian and journalist | Issue 4, 2018

Главное политическое впечатление от российского 2018 года можно сформулировать так: это был год странных действий властей, нарастающего, но еще не слишком явного недовольства граждан и общего ощущения – что-то пошло не так, вопреки заверениям верхов в обратном. Это, конечно, предельно субъективное замечание – но факты подтверждают его.

Еще в конце 2017 года официальные СМИ и прокремлевские эксперты сообщали о том, что рецессия в российской экономике закончилась, темпы ее роста приблизились к 2%, произошла «стабилизация важнейших макроэкономических показателей, прежде всего инфляции»[1].

Год спустя оптимизма оказалось гораздо меньше: инфляция опять заметно ускорилась, а реальные доходы населения, по данным Росстата, выросли всего на 0,5% вместо ожидавшихся по прогнозам 3,4%.  При этом рост экономики, пусть и весьма  скромный, происходил, в основном, за счет нефтегазового сектора – несмотря на повторяющиеся много лет заявления президента Путина и других высших лиц государства о самых серьезных намерениях избавиться от «сырьевого проклятия». В общем, экономическая ситуация к концу года оказалась настолько далека от радужной, что агентство РИА «Новости» назвало наступающий 2019 год «предрассветным» для экономики России, имея в виду известную поговорку о том, что самая темная ночь – перед рассветом[2]. Правда, конкретных причин для того, чтобы после 2019-го непременно ожидать рассвета, названо не было.

Возможно, эти невеселые соображения стали главной причиной того, что 2018-й стал годом самой жесткой социальной политики властей за всю эпоху Путина. За считанные месяцы произошло:

  • повышение пенсионного возраста с 60 до 65 лет у мужчин и с 55 до 60 для женщин
  • рост налога на добавленную стоимость (НДС) с 18 до 20%
  • рост цен на бензин и дизельное топливо, по разным оценкам, на 12 – 18%
  • повышение тарифов ЖКХ на 6 – 10%
  • повышение платы за проезд в общественном транспорте в разных регионах на 5 – 8%
  • резкий рост сборов за вывоз и утилизацию мусора и бытовых отходов
  • повышение цены обязательного страхования гражданской ответственности автомобилистов (ОСАГО) на 20%
  • рост сборов на капитальный ремонт в ряде регионов
  • введение налога на самозанятых (обязательная регистрация в качестве индивидуального предпринимателя для ведения такой деятельности, как, например, продажа овощей и фруктов с дачного участка)
  • повышение примерно в 1,5 раза госпошлины за выдачу некоторых документов – например, загранпаспорта и водительского удостоверения.

Наибольший резонанс вызвал первый пункт этого списка – пенсионная реформа, ставшая причиной самых массовых акций социального протеста в России со времен «монетизации льгот» в 2005 году. Несмотря на вполне аргументированные заверения экономистов, что «найти альтернативу повышению пенсионного возраста практически невозможно»[3], недовольство реформой было очень широким. Массовое сознание далеко не всегда руководствуется сухой логикой экономических выкладок, особенно если эти выкладки затрагивают жизненные интересы абсолютного большинства населения. Тем более, когда даже люди, склонные верить государственным СМИ, верят и собственным ощущениям, которые подсказывают им, что ни коррупция, ни социальное расслоение никуда не делись, а скорее наоборот, растут.

В этих условиях властям очень трудно рассчитывать на восприятие обществом болезненной пенсионной реформы как «осознанной необходимости». Возможно, сопровождайся непопулярная реформа, к примеру, массовыми арестами проворовавшихся чиновников или конфискацией имущества олигархов, значительная часть населения, любящая такого рода шоу как проявления «суровой, но справедливой» природы власти, отнеслась бы к повышению пенсионного возраста с бóльшим пониманием. А так – извините.

Ведь самым разрекламированным российским событием 2018 года был чемпионат мира по футболу – прямое свидетельство того, что у властей «деньги-то есть, да не про вашу честь». Не приходится удивляться тому, что к концу года опросы зафиксировали рейтинг доверия Владимиру Путину на самой низкой за многие годы отметке – 32,8%, а рейтинг «Единой России» – практически на том же уровне: 32,7%[4].

Удивительнее другое. Во-первых, почему Кремль и правительство не просчитали вполне естественный негативный для них эффект своих действий на поле социальной политики? Или, если просчитали – почему не захотели смикшировать этот эффект? И во-вторых, почему неприятные для Кремля  результаты опросов вполне провластного агентства ВЦИОМ стали достоянием гласности, хотя практика замалчивания неудобной информации в России обкатана не то что годами – веками?

Эти вопросы дополняют общий для российского 2018 года контекст малопонятного, нелогичного поведения власти. Возможно, оно связано с тем, что внутри правящих «двадцати семей» усилилось дробление, конкуренция и неуверенность в будущем. Одна из причин этого, как считают многие аналитики – растущая отстраненность Владимира Путина, многолетнего гаранта существования нынешней системы, от ее повседневных проблем, от текущего ремонта разболтавшегося механизма.

Константин Гаазе даже называет нынешнюю ситуацию «пустым троном», когда отсутствие президента, сосредоточенного на вопросах «высокой» внешней и оборонной политики, становится более привычной картиной, чем его присутствие в пространстве кремлевского «двора». Многие функции и конкретные задания перепоручаются, по мнению Гаазе, высокопоставленным посредникам из числа наиболее «близких к телу» олигархов и высших чиновников. Именно они создают вокруг Путина «особое пространство, транзитную зону, в которой государственные политики переводятся на язык личных интересов и наоборот, при этом сам президент как бы остается вне этого процесса»[5].

Это дает ему больше простора для действий, позволяет действеннее испытывать лояльность (грубо говоря, «проверять на вшивость») различные группировки правящей элиты. Это сознательный отказ от «ручного управления», который, однако, чреват определенным разбалтыванием дисциплины среди членов правящего слоя. В результате система начинает выпускать причудливые «протуберанцы» вроде нашумевшего обращения главы Росгвардии Виктора Золотова к оппозиционеру Алексею Навальному.   

Давно подмечено, что в России внутренняя политика в большей степени, чем во многих других странах, является продолжением внешней, и революции, и реформы в российской истории очень часто становились следствием тех или иных внешних потрясений. Вероятно, нервозность, которая то и дело проявлялась в поведении российских верхов в 2018 году, была следствием вакуума, в котором оказалась Россия на мировой арене. Кремль обеспечил решающий перевес в сирийской гражданской войне своему союзнику Башару Асаду – но перенес унижение, когда «умельцы» из асадовского ПВО по ошибке сбили в сентябре российский Ил-20, а свалить вину за этот инцидент на Израиль у Москвы не получилось.

«Дело Скрипалей» в очередной раз выставило Кремль и его спецслужбы в неприглядном свете и привело к беспрецедентной высылке десятков российских дипломатов из стран Запада. Надежды на потепление отношений с США при Дональде Трампе решительно не оправдались: в 2018 году Вашингтон ввел новые санкции против Москвы, а расследование «русского следа» на выборах 2016 года, которое ведет команда специального прокурора Мюллера, остается потенциальной серьезной угрозой президенту Трампу.

Особых выгод более не приносит Кремлю и ситуация вокруг Украины. «Крымская мобилизация» и патриотический подъем 2014 года ушли в прошлое, война в Донбассе перешла в затяжную вялотекущую фазу, а влияние Москвы на исход предстоящих в 2019 году выборов президента и парламента Украины представляется весьма ограниченным. Захват украинских кораблей в Керченском проливе в конце ноября вызвал на несколько дней международный переполох, но, в конечном итоге, политический эффект этого инцидента оказался почти нулевым. Действия же России выглядели как то ли своего рода нервный срыв, то ли желание, за неимением лучших возможностей, продемонстрировать свою силу на заведомо более слабом противнике – что всегда выглядит несколько убого.

Пронесшиеся в конце года слухи о том, что Кремль вынашивает планы аннексии Беларуси, скорее всего, не имеют под собой реальных оснований, за исключением закономерного желания Москвы сделать менее убыточной для себя поддержку режима Александра Лукашенко. Однако само появление таких слухов вызвано тем, что политизированная часть общества сознаёт: Кремлю как воздух нужен какой-то внешнеполитический успех, который позволил бы улучшить свои внутриполитические позиции. Иной вопрос, должен ли это быть успех «жесткой линии», как в 2014-м, или наоборот, удачная попытка договориться с Западом? Ведь в российском общественном мнении, несмотря на усилия официальной пропаганды, наметился явный и неожиданный сдвиг. С одной стороны, за год резко (с 29 до 43%) подскочило число обеспокоенных международной изоляцией России. С другой – подавляющее большинство граждан страны (79%, по данным Левада-центра) считают, что следует так или иначе нормализовать отношения с Европой и США[6].

Очевидно, так проявляется подмеченный социологом Леонтием Бызовым искусственный и поверхностный характер нынешнего противостояния между Россией и Западом: «”Западные фобии” в сегодняшней России далеко не во всем следует интерпретировать буквально. По своей социально-культурной составляющей Россия является сегодня страной индивидуализированной и во многом вестернизированной. Восток с его культом коллектива, подавлением личности, патриархальной семьей, в отличие от Запада, и культурно, и социально чужд современному россиянину. И никакие политические и геополитические устремлнеия России на Восток (или в глубь минувших веков) этой реальности не отменят»[7].

Однако внешняя политика режима президента Путина в последние годы завела конфронтацию между Россией и западными странами так далеко, что выбраться из этой ситуации обеим сторонам без потери лица – что всегда важно в дипломатии – будет крайне непросто даже при наличии доброй воли. Еще и потому, что, по замечанию одного из наиболее трезвых прокремлевских аналитиков Федора Лукьянова, «мир идет вразнос во всех направлениях одновременно, и даже могущественные державы этот процесс не контролируют»[8].

При этом нереалистично говорить о том, что 2018 год принес какое-то критическое ослабление системы, выстроенной в России Владимиром Путиным. Это не так. Система обладает достаточным запасом прочности – по парадоксальной причине: она контролирует одновременно много и мало. Много – поскольку через раздутые бюрократические структуры, в том числе силовые, госкорпорации, аффилированный с государством бизнес она, прямо или косвенно,  финансирует миллионы семей, которые вряд ли заинтересованы в политических потрясениях и резких переменах, ведь их благополучие зависит от стабильности системы. Мало – поскольку она позволяет существовать, прежде всего в провинции, целым секторам «серой» экономики вроде гаражных умельцев, которые очень слабо зависят от государства[9].

Этот специфический социальный баланс, правда, сейчас нарушен за счет общего ухудшения экономической ситуации: по данным опроса, проведенного в ноябре 2018 года, материальное положение 39% российских семей ухудшилось, стало лучше оно лишь у 9%[10]. При общем заметном росте общественного недовольства оно, в отличие от ситуации 2011-12 годов (предыдущей волны массовых протестов), расширяется за счет бюджетников и других социальных групп, прежде не высказывавших протестных настроений. Здесь находится потенциальный источник опасности для власти, но на данный момент ситуация еще далека от преддверия социального взрыва. Скорее можно предполагать дальнейшую постепенную эрозию системы, связанную с ее коррумпированностью и неэффективностью, и накапливание протестного потенциала – пока он не найдет конкретные способы политического выражения.

На данный момент – и это еще один залог относительной прочности путинского режима – политическое поле «зачищено» очень тщательно. За исключением Алексея Навального, в России просто нет политических фигур, которые ясно и открыто позиционируют себя как оппозиционные нынешней власти и при этом пользуются хотя бы относительной известностью и популярностью. При этом запрос даже на имитационную оппозиционность в обществе есть, как показал опыт «кандидата от народа» Павла Грудинина, богатого предпринимателя, парадоксальным образом баллотировавшегося на президентских «выборах» 2018 года от коммунистов.

Грудинин набрал около 12% голосов – при том, что официальные СМИ уже вскоре после его выдвижения начали активно дискредитировать этого кандидата, а для ловли голосов либеральной интеллигенции в тщательно очищенный от незнакомых «рыб» прудик с президентскими кандидатами была запущена Ксения Собчак. Навального на выборы, естественно, не допустили. Грудинин же сделал свое дело, обозначил «оппозиционность» и быстренько исчез из политического пространства.

Какой оказалась бы расстановка сил, проходи выборы в нормальных условиях и с более естественным набором кандидатов, конечно, предположить невозможно. Это была бы другая Россия и другая политика. О России же реальной можно сказать, что даже «навальнистский» протест в 2018 году продемонстрировал свои границы. Да, по призыву Навального на улицы крупных городов несколько раз выходили тысячи (но не сотни тысяч и тем более не миллионы) его сторонников, в основном из числа молодежи. Да, сам оппозиционный лидер получил и отсидел еще пару сроков административного ареста, закрепив за собой репутацию «агитатора, горлана, главаря». Однако, при всем уважении к усилиям Навального, становится всё больше очевидных «но», касающихся его деятельности.

Во-первых, он не может выйти за рамки роли «анти-Путина», за которым, однако, не стоит ни административная система, как за самим Путиным, ни, как, скажем, за Лехом Валенсой в Польше 80-х, действительно массовая поддержка граждан. Во-вторых, Навальный и его ФБК остаются пленниками той темы, которая изначально принесла им известность, – антикоррупционной. Но беда в том, что в России коррупция – скорее тема публикаций в СМИ и околополитических разговоров, а не реальной политики. В обществе достаточно глубоко укоренилось убеждение, что всякая власть ворует, политика дает доступ к большим деньгам, и одолеть возникающие соблазны людям, оказавшимся облеченными властью, практически невозможно.

Поэтому антикоррупционная риторика может быть своего рода гарниром, а не главным блюдом политической кухни. Успешная российская формула оппозиционной борьбы должна выглядеть примерно как «нынешняя власть неприемлема – потому-то, потому-то и потому-то, да к тому же, они жулики и воры», а не как «нами правят жулики и воры, потому в качестве власти они неприемлемы».

В-третьих, креативность начинаний Навального начинает иссякать. Выдвинутая им идея «умного голосования», когда гражданам предлагается отдать голос кандидату любой партии, кроме «Единой России», сразу вызвала неоднозначную реакцию даже у оппозиционно настроенных избирателей. Понятно почему возникла эта идея: человек политически чуткий, Навальный увидел тот самый запрос на альтернативу, который продемонстрировали избиратели в некоторых регионах (Хакасия, Приморье и др.), демонстративно «прокатив» кандидатов партии власти на выборах губернаторов. Но так ли уж «умно», в отсутствие реальной альтернативы, голосовать за псевдоальтернативу, предлагаемую прочно пристегнутыми к системе коммунистами или жириновцами?

Итак, три «не», вынесенные в заголовок этой статьи, – неясность собственного положения, неуверенность в перспективах своих и страны, недовольство текущим положением и политикой властей – стали характерными чертами российского общественного сознания в 2018 году. Однако брожение, понемногу переходящее из подспудного в явное, пока не обрело четких форм. Весьма вероятно, что это связано с характерным для россиян недоверием к институтам как таковым. По данным глобального опроса, проведенного американской компанией Edelman, если среднемировой уровень доверия государственным и общественным институтам (правительство и другие органы власти, местное самоуправление, армия, церковь, СМИ, общественные организации и т.п.) составлял 52%, то в России он был куда ниже – 29%, самый низкий показатель среди крупных стран[11].

Это довольно тревожно, поскольку снижает вероятность эволюционного, реформистского преобразования системы в случае серьезного кризиса. По мнению одного из бывших архитекторов путинской системы, а ныне ее резкого критика Глеба Павловского, «операция “Преемник” невозможна: такая власть и в таком объеме не передается. Будет перестройка, причем крах системы будет напоминать крах злосчастного Русского мира»[12]. Остается лишь гадать, отведены ли России историей какие-либо резервы для того, чтобы перенести новую перестройку и ее возможные последствия. 


[1] Конец переходного периода: итоги года в российской экономике. RT, 22.12.2017 https://russian.rt.com/business/article/463205-itogi-goda-ekonomiki

[2] Итоги года: 2019-й станет предрассветным часом российской экономики. РИАН, 29.12.2018

https://ria.ru/20181229/1548907836.html 

[3] См., напр.: И. Любимов, В. Назаров. Что не так с аргументами противников пенсионной реформы. Московский центр Карнеги, 25.07.2018 https://carnegie.ru/commentary/76905 

[4] ВЦИОМ зафиксировал историческое снижение рейтингов «Единой России» и Владимира Путина. Радио Свобода, 26.01.2019 https://www.svoboda.org/a/29732521.html

[5] К. Гаазе. Пустой трон. Зачем президент Путин создает политическую неопределенность. Московский центр Карнеги, 24.08.2018 https://carnegie.ru/commentary/77097

[6] А. Липский. А мы точно попадем в рай? Россияне все меньше доверяют начальству и все больше боятся войны. «Новая газета», 26.12.2018

https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/12/26/79078-a-my-tochno-popadem-v-ray

[7] Л. Бызов. Российское общество в постмобилизационной «ломке», «Русский европеец», 25.11.2018 http://rueuro.ru/item/54-rossijskoe-obshchestvo-v-postmobilizatsionnoj-lomke

[8] Федор Лукьянов: «Мир не рушится, он осыпается». РИАН, 12.10.2018 https://ria.ru/20181012/1530505549.html

[9] Кто во что гараж. Где россияне промышляют автономно от государства и много ли зарабатывают? «Огонек», № 16, 25.04.2016 https://www.kommersant.ru/doc/2956203

[10] Липский, ук. ст.

[11] 2019 Edelman Trust Barometer https://www.edelman.com/trust-barometer

[12] Глеб Павловский: Операция «Преемник» невозможна, будет перестройка. «Собеседник», 16.01.2019

https://sobesednik.ru/politika/20190115-gleb-pavlovskij-operaciya-preemnik-nevozmozhna-budet-perestrojka?utm_source=yxnews&utm_medium=desktop

Print version
EMAIL
previous ЛУБОШ ДОБРОВСКИ: ВОЗВРАТ К ПОЛИТИКЕ ЦЕННОСТЕЙ, ТАКИМ ДОЛЖНО БЫТЬ НАЧАЛО ПУТИ К ОБНОВЛЕНИЮ |
УКРАИНА ПРЕДВЫБОРНАЯ ИЛИ 2018-Й В ПОИСКАХ НАЦИОНАЛЬНЫХ ИНТЕРЕСОВ |
Evhen Mahda
next
ARCHIVE
2021  1 2 3 4
2020  1 2 3 4
2019  1 2 3 4
2018  1 2 3 4
2017  1 2 3 4
2016  1 2 3 4
2015  1 2 3 4
2014  1 2 3 4
2013  1 2 3 4
2012  1 2 3 4
2011  1 2 3 4
2010  1 2 3 4
2009  1 2 3 4
2008  1 2 3 4
2007  1 2 3 4
2006  1 2 3 4
2005  1 2 3 4
2004  1 2 3 4
2003  1 2 3 4
2002  1 2 3 4
2001  1 2 3 4

SEARCH

mail
www.jota.cz
RSS
  © 2008-2024
Russkii Vopros
Created by b23
Valid XHTML 1.0 Transitional
Valid CSS 3.0
MORE Russkii Vopros

About us
For authors
UPDATES

Sign up to stay informed.Get on the mailing list.