Russkiivopros
No-2014/4
Author: Владимир Воронов

ОФИЦЕР РУССКОЙ ИМПЕРАТОРСКОЙ АРМИИ ВРЕМЕН ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Любое историческое событие воспринимается совершенно иначе, чем оно описано в книгах и учебниках, если в нём участвовали твои предки, или оно задело твою семью. Семейные истории, предания и легенды порой более информативны, нежели история официозная. Первая мировая война – не исключение. За годы этой войны в армию было мобилизовано свыше 15 миллионов человек – фактически, каждый десятый житель страны. По сути, война коснулась если и не каждой семьи Российской империи (от воинской повинности были освобождены финны, также не подлежали призыву мусульмане Кавказа и Средней Азии), то их бoльшей части. Только лишь по отцовской семейной линии в Первой мировой войне участвовали, как минимум, восемь человек: прадед, три его приемных сына, брат его жены, муж сестры, племянник, двоюродный брат – все офицеры в звании от поручика до подполковника. Один из них погиб, почти все остальные были ранены, все воевали против армий германской и австро-венгерской. Также в той войне участвовали ещё не менее пяти дальних родственников – тоже по отцовской линии, тоже кадровые офицеры.

Еще один мой прадед, уже по материнской линии, был солдатом, попал в плен – немецкий или австрийский, точно не знаю, несколько раз бежал, в последний раз удачно и вроде бы даже был награжден солдатским Георгиевским крестом 4-й степени.

В детстве я ещё успел застать его живым, но об  его участии в той войне знаю лишь по обрывкам семейных легенд, дошедших до меня уже после его смерти. Ничего из тех легенд проверить, увы, не могу: не сохранилось ни документов, ни наград, ни даже фотографий той поры. Что не удивляет: всё, что хоть как-то было связано со службой в царской армии, скорее всего, было «подчищено» самим же прадедом в приснопамятные 1930-е годы, если не раньше – на всякий случай. Архивные изыскания пока не дали ровным счетом ничего: не зная номер и название части, в которой служил солдат, отыскать его след практически невозможно.В советские времена вспоминать об этой войне не особо было принято. Хотя, конечно, в учебниках и литературе что-то было, но фактически десятки лет она просто замалчивалась. Да и в семье, помнится, эту тему деликатно обходили: мой прадед по отцу и его родственники были кадровыми (и потомственными!) офицерами Русской императорской армии. А значит, «белая кость» – дворяне, что тогда равносильно было признанию своего «неправильного» и даже классово-чуждого происхождения. Семейные же предания предпочитали акцентировать внимание на том, что во время гражданской войны он был командиром Красной Армии и воевал в Украине под началом Щорса.

В семейных бумагах вообще не нашел ни одного его документа, кроме свидетельства 1929 года о смерти, в альбомах – ни одной фотографии прадеда. Основная часть документов и фотографий, видимо, осталась в его второй семье и погибла во время войны. Другая, не слишком большая часть семейных документов и фотографий, хранившаяся у его сына (моего деда), судя по рассказам родственников, также пропала в 1941 году — во время эвакуации семей военнослужащих из военного авиагородка возле г. Лида (Западная Белоруссия).

Хотя могу предположить, что часть бумаг с фотографиями была уничтожена ещё в 1930-е годы: когда начались массовые репрессии командного состава Красной Армиихранить у себя компромат на самого же себя – снимки своих предков в форме царских офицеров или чиновников, стало поистине смертельно. И всё же мне удалось разыскать две фотографии моего прадеда в форме пехотного капитана времен Первой мировой войны: одна чудом уцелела в семье его сестры, другая сохранилась в альбомах его второй семьи…К началу Первой мировой войны моему прадеду, Петру Константиновичу Воронову, было 49 лет, к тому времени он уже пять лет был в отставке. Из армии он ушел в 1909 году, будучи командиром роты и дослужившись до чина (звания) капитана. При выходе в отставку был награжден следующим чином – подполковника - и накануне войны работал мелким железнодорожным служащим в Вильно. Формально, любой офицер, подавая прошение об отставке на имя императора, мог испросить себе следующий чин в качестве награды, что давало прибавку к пенсии. Однако награждались следующим чином лишь офицеры, беспорочно прослужившие длительный срок, да и то далеко не все.

Формулировка «награждение следующим чином при отставке» означала, что офицер получает следующий чин только для нахождения в отставке. Если же он вновь возвращался на службу, по своему желанию или по мобилизации, то принимался прежним чином – тем, который был у него перед выходом в отставку. Потому состоящий в запасе по ополчению подполковник Петр Воронов в 1914 году вновь был призван в чине капитана[1] и направлен в действующую армию.

Архивная история

Факты его реальной биографии я устанавливал, в основном, по документам Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА). Основной документ, характеризующий службу офицера конца XIX – начала XX века - это послужной список (ранее именовавшийся формулярным списком).  На тот период послужной список имел следующие графы: 1) чин, имя, отчество, фамилия; 2) должность по службе; 3) ордена и знаки отличия; 4) когда родился; 5) из какого звания происходит и какой губернии уроженец; 6) какого вероисповедания; 7) где воспитывался (имеется в виду, какое образование и где получил); 8) получаемое по службе содержание; 9) прохождение службы (полное и детальное описание прохождения всей службы: когда и в какой полк вступил – год, месяц, день; производство в чинах, переводы из одного полка в другой); также в этой графе  обязательно должно быть записано, служил ли ранее офицер в службе гражданской или «по выборам дворянства»; 10) бытность вне службы (точное перечисление пребывания в отпусках – сколько дней, год, месяц, день; с сохранением содержания или нет; явился ли из отпуска в полк в срок; если была просрочка, признана ли она уважительной или нет – с обязательной ссылкой на соответствующий приказ по полку); 11) холост или женат, на ком; имеет ли детей, год, месяц и число рождения детей, какого они и жена вероисповедания (данные супруги обязательно указывались так, как они звучали на момент заключения брака: имя, отчество, девичья фамилия, уроженка какой губернии, кто отец жены или её социальное происхождение. В случае, если офицер женился на вдове, это обязательно указывалось); 12) есть ли за ним, за родителями его, или, когда женат, за женою недвижимое имущество родовое или благоприобретенное; 13) подвергался ли наказаниям или взысканиям, соединенным с ограничением в преимуществах по службе; когда и за что именно, в дисциплинарном порядке или по судебным приговорам; 14) бытность в походах и делах против неприятеля (где именно, точные даты, полученные при этом отличия, раны, контузии).Как утверждают историки, с 1849 года такие документы составлялись раз в 5 лет, а также в случае перевода офицера в другой полк или его выхода в отставку. Однако, невзирая на то, что до выхода в отставку мой прадед служил в армии 27 лет, в том числе, 23 года в офицерских чинах, мне удалось обнаружить в РГВИА лишь два его послужных списка: за 1907 год («Послужной список капитана 4-го Восточно-Сибирского полка Воронова»), составленный 31 октября 1906 года,[2] и за 1909 год («Полный послужной список капитана 86-го пехотного Вильманстрандского полка Воронова»).[3] Также в РГВИА нашел ещё «Дело о производстве на вакансию старших офицеров полков 4-й пехотной дивизии за 1903 год»,[4] в котором была «Краткая записка о службе командующего 9 ротой 15 пех. Шлиссельбургского Фельдмаршала Князя Аникиты Репнина полка Штабс-Капитана Петра Воронова, представляемого к производству в чин Капитана» от 19 апреля 1903 года,[5] и «Дело об увольнении от службы капитана 86 пехотного Вильманстрандского полка Воронова (начато 26 июня 1909 года, кончилось 8 февраля 1913 года)».[6]

Типовая офицерская аттестация состояла из трех пунктов, кратко характеризовавших, что собой представляет офицер: 1) «В нравственном отношении (нравственные качества)»; 2) «В служебном отношении (служебные качества); способность и подготовка для командования ротою или соответственною частью»; 3) «Общее заключение о качествах; (по 4-м степеням: выдающийся, хороший, удовлетворительный, неудовлетворительный)». Применительно к моему прадеду, на тот момент штабс-капитану, по 1-му пункту записано: «Хороший». По 2-му пункту: «Оч. усерден, ротой командует хорошо. Строевою ротою командовал хорошо». В 3-м пункте значится: «Хороший».[7]

«Макулатурные кампании»

Больше никаких документов, пользуясь картотекой и описями РГВИА, пока отыскать не удалось, как не удалось отыскать и ни одного послужного списка моего прадеда времён уже собственно Первой мировой войны. Послужные списки и аттестации составлялись в штабе полка и подписывались его командиром, к тому же, оформлялись они не по дежурному расписанию, а по поводам весьма конкретным. В условиях войны такие документы не всегда оперативно достигали центральных учреждений, а в ряде случаев, например, при окружении, штабные канцелярии попросту уничтожали все документы, чтобы они не попали к врагу. Едва ли не вся документация полков, находившихся на фронте в конце 1917 года, в том числе, и офицерские послужные списки, так и не успела попасть в Петроград или Москву, бесследно сгинув в прифронтовой зоне. Часть, в которой завершил войну мой прадед, в начале 1918 года находилась в Финляндии, и практически вся её документация того времени пропала. Но самый большой массив документации был уничтожен уже при большевиках.

Во время войны документы войсковых частей должны были поступать с фронтов в Петроградское и Московское отделения Военно-учетного архива Главного управления Генерального штаба. Если поначалу правила и порядок сдачи дел соблюдались, то к концу войны эти дела поступали уже не просто без описей, а бессистемной грудой: в тюках, кулях, мешках, ящиках. Дела, поступавшие в Московское отделение Военно-учетного архива, как писала исследователь Т. А. Щербина, большей частью сваливались во всех проходах, подвалах и на лестницах Лефортовского дворца,[8] поскольку мест для их хранения просто не было. Так они и лежали, пока не вышел приказ Наркомата по военным делам № 237 от 27 марта 1919 года, предписывавший уничтожить «все дела секретные и не подлежащие оглашению, за исключением оперативных и исторических». А вот дальше началось уже целенаправленное уничтожение архивных документов в ходе так называемых «макулатурных кампаний». Лишь в октябре – ноябре 1919 года из Лефортовского дворца вывезли на переработку не менее 20 тысяч пудов[9] архивных документов! Тогда же было уничтожено 2000 пудов (большевики измеряли архивную документацию в пудах!) «Именных списков генералов, штаб и обер-офицеров по старшинству в чинах» за 1800-1913 гг., содержащих колоссальный массив бесценной информации. С 1920 года из архива стали вывозить на уничтожение все формулярные списки и месячные рапорты о состоянии полков с 1793 по 1913 гг.

Тогда успели уничтожить не менее 10 тысяч пудов документов. Еще 52150 пудов документов предполагалось выделить к уничтожению в 1925-1928 гг. Всего же, по данным Т. А. Щербины, с 1919 по 1931 гг. было уничтожено 70354 пуда (свыше 1125 тонн) архивной документации будущего РГВИА, еще 45 тонн уничтожено в 1932 году и 35 тонн – в 1933 году. Сохранившийся комплекс формулярных и послужных списков просто ничтожен по сравнению с тем, что было уничтожено! Причем, в первую очередь в макулатуру уходили нераспечатанные кули и тюки с фронтовыми документами периода Первой мировой войны. Так что сейчас объем материалов периода Первой мировой войны в РГВИА не превышает 600-700 тысяч дел, в то время как с фронтов в архив поступило несколько миллионов дел.[10] И это «неутешительная статистика потерь только одного Российского государственного военно-исторического архива. Подобная участь постигла и многие другие архивы России».[11]В некоторой степени положение спасают списки по старшинству в чинах генералов, штаб- и обер-офицеров, периодически издававшиеся с XVIII века вплоть до 1916 года. Эти списки содержат перечень офицеров русской армии на определенную дату и краткую информацию: фамилия, имя, отчество, дата рождения, вероисповедание, семейное положение и количество детей, дата производства в данный чин, дата производства в офицеры, полученное образование, место службы (иногда должность нынешняя и ранее занимаемые, прежние места службы), имеющиеся награды и год их пожалования, участие в военных кампаниях.

В начале XX века выпускались такие списки по старшинству офицеров в звании от капитана и выше. Публиковались отдельные списки чинов, причисленных к Генеральному штабу, войск отдельных округов, списки по родам войск, издавался (по крайней мере, дважды – в 1909 году и 1910 году) общий список офицеров и генералов русской армии, содержащий сведения предельно краткие: фамилия, имя, отчество, звание, место службы. В моём случае ещё одним важным источником стали «Памятные книжки» или «Адрес-календари» тех губерний, где были расквартированы части, в которых служил мой прадед. Эти справочники, в обязательном порядке ежегодно издаваемые в каждой губернии Российской империи, содержали информацию и обо всех расквартированных в губернии воинских частях. В частности, публиковали и списки офицеров полков, хотя далеко не всегда в них попадали младшие офицеры. Иногда в таких изданиях публиковались даже краткие сведения об офицерах: звание, должность, вероисповедание, семейное положение, когда вступил в службу, положенное жалованье, награды.

Путь офицера

Петр Константинович Воронов родился в 1865 году и, как записано в его послужных списках, происходил «из дворян Полтавской губернии». Это ещё не означает, что он действительно был уроженцем именно этой губернии: родиться он мог где угодно, но, значит, был внесен своим отцом в списки дворян именно этой губернии. По крайней мере, это свидетельствует о том, что его отец какое-то время проживал в Полтавской губернии. Собственно, эта запись означает, что происходил он из потомственных дворян. Впрочем, дворянином был уже любой офицер русской императорской армии, даже и в чине прапорщика. Другое дело, что если офицер происходил не из потомственных дворян, то личное дворянство ему давал уже самый первый офицерский чин.

Потомственное дворянство до 1856 года давал чин майора,[12] а после – полковника. Родился мой прадед в семье потомственного офицера, отставного уланского штабс-ротмистра Константина Ираклиевича Воронова, отец которого, в свою очередь, был офицером, дослужившимся к концу карьеры до чина генерал-майора. В 1877 году отец прадеда вернулся на военную службу, но в 1881 году скончался.Относительно образования в документах прадеда записано «воспитание получил домашнее», а затем окончил Киевское пехотное юнкерское училище. Раз он был зачислен в училище, значит, экзамен показал, что его «домашнее воспитание» соответствовало предъявляемым требованиям. Впрочем, в его автобиографии, копию которой мне предоставили по линии его второй семьи, значится, что он окончил  реальное училище. Так что необходимый образовательный ценз у него имелся. Система поступления в военное училище выглядела следующим образом:в1882 году он поступает на военную службу в 126-й пехотный Рыльский полк вольноопределяющимся 3-го разряда в возрасте 17 лет. Вольноопределяющимися именовались поступающие на службу добровольно на льготных условиях, имевшие в наличии установленный образовательный ценз или сдавшие специальный экзамен на звание. Поступать на службу они могли в любое время года, а также могли выбрать род оружия (войск) по своему усмотрению. Но, поскольку их принятие на службу зависело от наличия вакансий, каждый соискатель должен был самостоятельно договариваться с командованием выбранной им части.

Вольноопределяющиеся, сдавшие специальный экзамен по окончании того или иного срока службы, производились в прапорщики, но с 1884 года чин прапорщика стал присваиваться лишь офицерам запаса. Но, главное, вольноопределяющиеся имели право на поступление в юнкерские училища, чем, в основном, пользовались юноши из семей среднего и малого достатка: имея соответствующее образование (6 классов гимназии или реального училища), поступали в вольноопределяющиеся, чтобы через небольшой промежуток времени поступить в юнкерское училище с содержанием за казенный счет, поскольку обучение гражданских лиц там было платным. Однако права на поступление в военные училища, считавшиеся более престижными, чем юнкерские, вольноопределяющиеся не имели.Именно таков и был путь в офицеры моего прадеда. В службу он вступил, как значится в послужном списке, «согласно поданного на ВЫСОЧАЙШЕЕ ИМЯ прошения на правах вольноопределяющегося 3-го разряда <…> и зачислен в списки полка приказом по дивизии». Прибыв в полк, «командирован в Киевское пехотное юнкерское училище для прохождения курса наук».[13]

По прибытию в училище «переименован в юнкера». Это юнкерское училище, открытое в 1865 году, слыло на первых порах «второразрядным»: большая часть его юнкеров была родом из мелкопоместного, а то и вовсе беспоместного дворянства, разночинцев, купеческих детей, немало было и недавних солдат. Однако довольно быстро Киевское пехотное юнкерское училище стало одним из лучших в Российской империи, давая весьма неплохое, по тем меркам, военное образование. Именно это училище, только пятью годами позже, закончил генерал-лейтенант Антон Деникин, будущий главнокомандующий Добровольческой армией. Причем его путь был практически идентичным: в 1890 году после окончания реального училища он был зачислен вольноопределяющимся в полку, откуда почти сразу и поступил в это училище. Правда, к тому времени курс обучения там был сокращен с трех лет до двух.В 1883 году мой прадед, юнкер Петр Воронов, произведен в младшие унтер-офицеры и назначен взводным унтер-офицером, в 1885 году произведен в старшие унтер-офицеры. За четыре месяца до окончания училища переведен в 15-й пехотный Шлиссельбургский полк (до того он продолжал числиться по 126-му пехотному Рыльскому полку). Окончив в августе 1885 года курс по 2-му разряду (окончившие по 1-му имели возможность выбора самых лучших вакансий), приказом по штабу Киевского военного округа произведен в подпрапорщики с правом производства в офицеры по вакансии, тогда же отправился в свой полк. Вакансии ему пришлось ждать почти полгода, и в феврале 1886 года он произведен в подпоручики. 15-й пехотный Шлиссельбургский генерал-фельдмаршала князя Аникиты Репнина полк (таково полное официальное наименование полка) был расквартирован в городе Замбров Ломжинской губернии Царства Польского. Типовая структура пехотного полка того времени выглядела так: 4 батальона, в каждом батальоне 4 роты, в роте 4 взвода, во взводе 4 отделения. Полком обычно командовал полковник (или, что реже, генерал-майор), батальонами – подполковники, ротами – капитаны и штабс-капитаны, последние, как правило, командовали нестроевыми или неполными ротами. Всего на роту полагалось четыре офицера от подпоручика до капитана включительно, один офицер (чаще, штабс-капитан) числился старшим обер-офицером роты, исполняя обязанности заместителя командира роты. Остальные младшие офицеры роты (поручики и подпоручики) исполняли временные обязанности. Например, командовали полуротами или, если ставилась такая задача, взводами – временно. Вообще же взводами командовали старшие унтер-офицеры. Штатная численность роты – 226 человек. В каждом полку была тоже одна нестроевая рота штатной численностью 251 человек, занимавшаяся обеспечением полка: каптенармусы, кузнецы, слесари, кашевары, обозные… Помимо этого подразделением ротного звена считались пулемётные команды (созданные, разумеется, в начале ХХ века), штатной численностью 99 человек, которые обслуживали всего лишь 8 пулемётов. Так что начинал мой прадед, как и положено, с младшего обер-офицера роты, исполняя возлагаемые на него временные поручения и задачи.Спустя почти год, в декабре 1887 года был назначен адъютантом 1-го батальона. Адъютант батальона или полка – это нечто среднее между обязанностями руководителя делопроизводством части и начальником её штаба. В 1894 году, через четыре года пребывания в офицерском чине, прадеду присвоен чин поручика. В чине поручика он служит следующие шесть лет, занимая различные должности, соответствующие чину, а в 34 года (в 1899 г.) назначен командиром строевой роты. То есть, на то, чтобы от первого офицерского чина дослужиться до ротного командира потребовалось 13 лет – вполне обычно для русской армии того времени.

Затем в его послужном списке значится командование нестроевой ротой – на командование строевыми ротами имели преимущество капитаны и штабс-капитаны. В 1900 году ему присвоен чин штабс-капитана, и в марте 1903 года он вновь назначен командиром строевой роты, а спустя два месяца произведен в капитаны. Но в сентябре того же года из своего родного 15-го пехотного Шлиссельбургского полка «по жребию с ротой отправился для формирования 32 Восточно-Сибирского стрелкового полка».[14]

Тогда на Дальнем Востоке шло массовое формирование сибирских стрелковых полков, костяк офицерских кадров которых составили офицеры  полков, расквартированных в европейской части Российской империи. Такие переводы для укомплектования новых частей были обычной практикой: в полк поступала разнарядка, и офицеры тянули жребий, кому из них ехать, отбывая затем к новому месту службы со своей ротой и семьёй.На новом месте службы капитан Воронов поочередно командует строевой ротой, батальоном (видимо, временно замещая выбывшего командира батальона) и снова ротой, командой запасных полка. Затем сначала прикомандирован, а затем переведен в другую часть – 4-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, расквартированный в городе Никольск-Уссурийский Приморской области: командир роты, временное командование батальоном. В 1908 году последовал новый перевод на другой конец страны – в 86-й пехотный Вильманстрандский полк, расквартированный в городе Старая Русса Новгородской губернии: снова командование то ротой, то учебной командой.В 1904-1905 гг. участвовал в Русско-японской войне, о чем сделана соответствующая запись в графе «в походах и делах против неприятеля». Детальных подробностей нет, но значится, что «имеет право ношения светло-бронзовой медали в память Русско-Японской войны в 1904 - 1905 гг.».Согласно статуту этого варианта медали, ею награждались лица, участвовавшие в одном или нескольких сражениях против японцев. Также в июне 1905 года капитан Петр Воронов приказом Главнокомандующего награжден орденом Святого Станислава 3-й степени. В его автобиографии значится, что он был ранен в боях с японцами.Немного о хлебе насущном – денежном довольствии. В 1900 году командир 2-й роты 15-го пехотного Шлиссельбургского полка поручик Петр Воронов получал полное годовое жалование 1080 рублей.[15] Для примера: капитан, тоже командир роты, получал 1260 рублей в год, штабс-капитан – 1140 рублей. Годовое денежное довольствие командира батальона в чине подполковника составляло 1740 рублей, полковник, командир этого же полка, получал в год 3900 рублей. Поручик, полковой адъютант, получал в год 816 рублей.В 1903 году штабс-капитан Воронов получал в год 1140 рублей: 780 рублей – собственно жалованье, плюс еще 360 рублей – столовые, а «сверх того казенную квартиру в казармах».[16] Перед выходом в отставку, в 1909 году, капитан Воронов получал 1982 рубля 25 копеек в год: жалованье – 900 рублей, добавочные по чину и за выслугу лет – 480 рублей, столовые – 360 рублей, квартирные – 242 рубля 25 копеек.[17] – Так выглядело обычное жалованье пехотного капитана русской армии тех лет.Офицерская карьера тоже достаточно типовая: вольноопределяющийся – юнкер – подпоручик – поручик – штабс-капитан – капитан. Шанс продвинуться выше ротного командира был, однако для этого надо было поступить в Николаевскую академию Генерального штаба, для чего надо было получить дозволение начальства и выдержать предельно суровые экзамены, что требовало нескольких лет подготовки. Далеко не каждый провинциальный офицер получал возможность подготовиться к поступлению, а количество таких попыток было ограниченным. Да и требования к строевому цензу соискателей были весьма жесткие. Пытался ли мой предок преодолеть этот барьер?

Не знаю, в известных мне документах это не зафиксировано, а семейные предания на сей счет молчат. Для дальнейшего продвижения в чинах и должностях необходимо было пройти положенный ценз командования сначала ротой, а затем и батальоном. До 1909 года мой прадед прослужил ротным командиром, в общей сложности, 10 лет, выслужив обязательный ценз для назначения командиром батальона. Не раз командовал и батальоном, но – временно. Шанс же получить батальон под своё постоянное начало (а значит, и претендовать на вакансию подполковника) был мизерным: батальонами командовали подполковники, а порой и полковники. Так что капитанам в порядке старшинства приходилось очень долго ждать своей очереди на батальонную вакансию. Которая в их полку могла и не открыться, поскольку продвижение подполковников, в свою очередь, зависело от наличия вакансии полкового командира. Подавляющая часть строевых ротных командиров (напомню, в полку их было 16) так и уходила в отставку капитанами, не дождавшись вакансии.Как уже сказано выше, в 1914 году, после начала войны, мой прадед вновь был призван в армию. У меня пока нет документальных данных, где именно он служил и воевал в начале войны, поскольку ни одного его послужного списка за период 1914 – 1918 гг. отыскать в РГВИА не удалось. В его автобиографии записано, что он участвовал в боях против немцев под Двинском (Северо-Западный фронт), где и был ранен.

Как рассказывал уже дед, учившийся тогда в кадетском корпусе, его отец, Петр Константинович Воронов, получил ранение в ногу. Войну он завершил в качестве командира 1-й роты 367-й пешей Минской дружины государственного ополчения,[18] которой командовал вплоть до января 1918 года, возможно, он служил в этой части с самого начала войны. 367-я пешая Минская дружина государственного ополчения, вооруженная поначалу старыми однозарядными винтовками Бердана № 2, участвовала в боях на Северо-Западном фронте, в том числе, в боях под Сморгонью.

К концу войны эта воинская часть дислоцировалась уже в Финляндии, где её основной задачей было прикрытие Петрограда с севера от возможной высадки немецкого десанта. После развала армии вернулся в Россию, получив охранный листок от солдат своей роты, в котором, помимо прочего, было записано, «что в самые критические минуты при столкновении с неприятелем сумел вывести роту с честью из самого тяжелого положения, сохранив нас чуть-чуть, что не ценою своей жизни».[19] Можно сказать, моему прадеду сильно повезло: он сумел уцелеть во время начавшейся в Финляндии кровавой бойни и выбраться в Россию.

Правда, о возвращении домой речи не было, поскольку до войны прадед со своей семьей проживал в Вильно, но в 1915 году город был захвачен немцами, его семья оттуда бежала. Временное пристанище он нашел у своего младшего брата в Калуге. Там же в мае 1918 года, как написано в его автобиографии, вместе со своим сыном (моим дедом, как раз закончившим полный курс обучения в бывшем Варшавском кадетском корпусе) добровольно вступил в Красную Армию. Насколько это решение было добровольным, вопрос открытый.

Не особо верится, что кадровый потомственный офицер вдруг воспылал идеей мировой революции. И уж совсем невероятно, что 53-летний офицер, – отдавший военной службе свыше 30 лет, прошедший две войны, имевший несколько ранений, – горел страстным желанием повоевать снова. Но, когда началась Гражданская война, бывшие офицеры чаще всего попадали в те вооруженные формирования, которые контролировали территорию, где они находились, причем чаще «добровольно-принудительно». Особого выбора у бывшего подполковника не было: Калуга была в «красной зоне».

К тому же, пенсию не платят, работы нет, а раз нет работы – нет и продовольственного пайка. При этом бывших офицеров уже регистрировали и ставили на учет – с вполне отчетливо просматривающейся  перспективой последующей постановки уже к стенке. Избежать регистрации было невозможно. Пробираться к белым на Дон? Так семья же – в заложниках и без каких-либо средств к существованию. Опять же, не настолько «кипел его разум возмущенный», чтобы куда-то тайком пробираться и воевать непонятно за что. К тому же многие офицеры полагали, что они идут служить делу продолжения борьбы с внешним врагом и защиты государства.

Надо сказать, добровольно или не очень, но записавшись в Красную Армию именно в мае 1918 года, отставной подполковник Петр Воронов фактически избежал неминуемой смерти: уже летом 1918 года пошла волна арестов и расстрелов бывших офицеров, докатилась она и до Калуги. Но к тому времени мой прадед уже был в Красной Армии: был командиром батальона, помощником командира полка, начальником пограничного отряда. Затем был направлен на Украину: в составе дивизии Щорса воевал против войск Директории, затем против Петлюры, польской армии, какое-то время командовал тяжелым артиллерийским дивизионом, полком.

В боях с поляками был ранен. Войну закончил начальником снабжения 7-й дивизии, а в 1925 году демобилизовался и вышел на пенсию, оставшись в Чернигове, где у него была уже новая семья. Умер в 1929 году.

Отцы и дети: по разные стороны фронта

А вот три его приемных сына воевали в рядах уже Белой армии. В его документах записано: «Женат на вдове Штабс-капитана Шистовского Антонине Исидоровне».[20] Её сыновья от первого брака, Петр, Константин и Владимир Шистовские, тоже стали кадровыми офицерами.

Петру Антоновичу Шистовскому к началу войны было 34 года. По данным на 1910 год он поручик 106-го пехотного Уфимского полка, расквартированного в городе Вильно.[21] Ранее проходил службу в 28-м пехотном Полоцком полку и служил офицером-воспитателем в Сумском кадетском корпусе. Данных о прохождении службы на момент начала войны у меня нет. По всей видимости, он был переведен из 106-го пехотного Уфимского полка в другой, поскольку в полковых списках, приведенных в «Памятной книжке Виленской губернии» 1914 года, его имя не значится.

Константину Антоновичу Шистовскому к началу войны было 30 лет, звание – штабс-капитан. Его 29-летний брат, Владимир Антонович Шистовский, поручик. Оба они к началу войны служили в 108-м пехотном Саратовском полку, стоявшем в местечке Олита Виленской губернии.[22] Вместе со своим полком, входившим в состав 27-й пехотной дивизии, штабс-капитан Константин Шистовский и поручик Владимир Шистовский участвовали в походе в Восточную Пруссию. Их дивизия входила в состав 3-го армейского корпуса 1-й армии генерала Павла фон Ренненкампфа, принимала участие в боях у Гумбиннена.

В феврале 1915 года полк попал в немецкое окружение в Августовских лесах, но сумел выйти из него. О дальнейшей их судьбе мне известно лишь то, что все трое прошли войну, выжили, в званиях особо не продвинулись. Затем они все трое воевали уже в рядах Белой армии – у Деникина и, возможно, у Врангеля. По крайней мере, в базе данных известного исследователя истории русского офицерского корпуса Сергея Волковаобнаружил одного из братьев, Владимира: на 10 января 1920 года он значился ротмистром Вооруженных сил Юга России, проживавшим в общежитии № 1 в Буюк-Дере (Константинополь). Но о том, что у деда были братья, воевавшие на стороне белых, мне стало известно лишь после смерти деда: родственники «по большому секрету» поведали, что в 1921 или 1922 году, когда мой дед служил на границе с Польшей в Белоруссии командиром роты, к нему пробрались его братья-офицеры, воевавшие на стороне белых, и дед тайно перебросил их через границу в Польшу. По слухам, из Польши они уехали во Францию и, возможно, затем дальше – в Америку.Еще в Первой мировой войне участвовал двоюродный брат прадеда, судьба которого более трагична. Владимир Иосифович Воронов, сын генерал-майора артиллерии Иосифа Ираклиевича Воронова, 1875 года рождения, вступил в службу в 1896 году. К 1909 году он штабс-капитан 26-й артиллерийской бригады, расквартированной в Гродно, в 1910 году капитан. Капитаном, по всей видимости, был и к началу войны. В 1915 году он уже в чине подполковника, служит всё в той же 26-ой артиллерийской бригаде, которая воюет на Северо-Западном фронте. 12 ноября того же года награжден Георгиевским оружием (другое название: Золотое оружие «За храбрость»).

Следующие сведения о нем датированы уже 1920 годом: Владимир Иосифович Воронов значится в списках заключенных Рязанского концлагеря. В его учетной карточке записано: полковник, 45 лет, из дворян Херсонской губернии, в войну – командир дивизиона 26-й артиллерийской бригады, командир 25-й парковой артиллерийской бригады. Там же отмечена и его служба у белых – в Донской армии: сначала в команде выздоравливающих, затем в Артиллерийском управлении армии. Остался во Владикавказском лазарете с тифом, где и был взят в плен красными, когда они захватили город. Не так уж сложно понять, как он оказался в белых частях именно юга России: его артиллерийская бригада завершила свой боевой путь на Румынском фронте, и было очень немного вариантов того, куда мог податься офицер после развала этого фронта в 1918 году.

Тем паче, путь в родной Гродно был закрыт: до осени 1918 года его оккупировали немецкие войска, потом вошли литовские, а с апреля 1919 года – уже польские войска. Дальнейшие следы двоюродного брата моего прадеда теряются: в 1923 году Рязанский концлагерь был расформирован, а выжившие к тому моменту заключенные (в конце 1920 года в лагере свирепствовала эпидемия тифа, и смертность среди заключенных была очень высока) частично освобождены, частично переведены в другие места заключения. Те, кто желал вернуться в родные места, должны были получить согласие местных органов ЧК на их возвращение. Поскольку полковник Владимир Иосифович Воронов до войны проживал с семьёй в Гродно, который к тому времени был уже в Польше, возвращаться ему было некуда. Так что он мог осесть лишь там, откуда пришло бы согласие органов ЧК на его прием – если, конечно, он пережил эпидемию тифа и его выпустили. Правда, даже выпущенные заключенные довольно скоро вновь были арестованы и оказались уже в Соловецком лагере. Такая вот фамильная история…


[1] О системе офицерских званий русской армии на 1914 год. Обер-офицеры (младшие офицеры): прапорщик – это звание присваивалось лишь офицерам военного времени, не закончившим полный курс военного училища или произведенным в офицеры из вольноопределяющихся (1 звездочка на погоне с одним просветом); подпоручик – присваивалось выпускникам военных училищ или выпускникам высших учебных заведений, сдавшим экзамен на офицерский чин (2 звездочки на погоне с одним просветом); поручик (3 звездочки на погоне с одним просветом); штабс-капитан (4 звездочки на погоне с одним просветом); капитан (погон без звездочек с одним просветом. Штаб-офицеры (старшие офицеры): подполковник (3 звездочки на погоне с двумя просветами), полковник (погоны без звездочек с двумя просветами). Генералы: генерал-майор (2 звездочки на золотых или полевых погонах с зигзагами), генерал-лейтенант (3 звездочки на погонах с зигзагами), генерал от инфантерии/артиллерии/кавалерии или, как их порой именовали в обиходе, «полный генерал» (погоны с зигзагами без звездочек); генерал-фельдмаршал (золотые погоны с зигзагами и со скрещенными жезлами) – последний раз это звание было присвоено в 1898 году бывшему военному министру Дмитрию Милютину, скончавшемуся в 1912 году. Ни один российский военачальник во время Первой мировой войны чин и погоны генерал-фельдмаршала не получил.
[2] РГВИА, фонд 409, опись 1, дело 15995.
[3] РГВИА, фонд 409, опись 1, дело 26961.
[4] РГВИА, ф. 400, оп. 9, д. 30837.
[5] Там же, лл.69-69 (об), л. 85 (об).
[6] РГВИА, ф. 409, оп. II, д.19971.
[7] РГВИА, ф. 400, оп. 9, д. 30837, л. 86.
[8] Там первоначально располагалось Московское отделение Общего архива Главного штаба, а во время Первой мировой войны там же развернули и хранилище документов, поступавших с театра военных действий.
[9] Один пуд равен 40 фунтам или 16,38 кг.
[10] См.: Щербина Т.А. Макулатурные кампании в военных архивах России (1919 – 1931 гг.). Отечественные архивы. 1993, № 2, сс. 24-28.
[11] Там же, с. 27.
[12] В 1884 году чин майора в России был упразднен, а все майоры были произведены в подполковники.
[13] РГВИА, ф. 409,  оп. 1, д. 26961, л. 2 (об).
[14] РГВИА, ф. 409, оп. 1, д. 26961, л. 4 (об).
[15] Памятная книжка Ломжинской губернии на 1900 год. Ломжа, 1900, с. 218.
[16] РГВИА, ф. 400, оп. 9. д. 30837, л. 69 (об).
[17] РГВИА, ф. 409, оп. 1, д. 26961, л. 2.
[18] Дружины государственного ополчения формировались из солдат запаса и годных к строевой службе, но ранее не служивших в армии мужчин. Формально дружины государственного ополчения были предназначены для замещения резервных войск, но в первые два года войны их нередко использовали на передовой для экстренного затыкания «дыр» при прорывах войск противника. Структурно пешая дружина примерно соответствовала пехотному полку.
[19] Личный архив автора.
[20] РГВИА, ф.400, оп. 9, д. 30837, лист 69 (об).
[21] Общий список офицерским чинам Русской императорской армии. СПб., 1910, стр. 302.
[22] Памятная книжка Виленской губернии. Вильно, 1914, стр. 230.