ISSUE 4-2003
INTERVIEW
Александр Куранов
STUDIES
Ярослав Шимов Андрей Белоусов
RUSSIA AND THE BALKANS
А. Артем Улунян Сергей Романенко Игорь Некрасов
OUR ANALYSES
Виктор Коган-Ясный
REVIEW
Ярослав Шимов
APROPOS


Disclaimer: The views and opinions expressed in the articles and/or discussions are those of the respective authors and do not necessarily reflect the official views or positions of the publisher.

TOPlist
APROPOS
НЕКРАСОВСКИЙ ВОПРОС - NEKRASOV´S QUESTION
ISSUE 4, 2003

     Сергей Романенко для меня всегда был каким-то недостижимым идеалом уникального, даже идеального учёного. Он не может не поражать энциклопедическими знаниями, тонким видением перспектив и поразительной глубины политических оценок происходящего в мире бывшей Югославии, который слишком часто подается в моей стране в невежественной и вульгарной упаковке.
     Романенко - редкий знаток политических реалий этой замечательной страны, причем во всех её временных габаритах и пространственных измерениях: Югославии единой, воюющей, распадающейся на замысловатые фрагменты, оживающей, залечивающей раны с уймой будто оживающих в его устах политических деятелей, писателей, художников, экспертов. Когда коллеги обсуждают его новую книгу, чаще всего можно услышать оценку: «Сергей Александрович, после Вас, похоже, писать югославистам будет нечего». Но он умудряется удивлять. Как же он отыскивает то, чего не видят другие?
     Наша беседа началась с обсуждения показанного в начале декабря 2003 года на канале РТР телефильма о партизанском маршале и основателе федеративной Югославии Йосипе Броз Тито. Вечерний сеанс стал событием для югославистов. О фильме говорили. О нём спорили. Сергей Романенко разочарован – по его мнению, в фильме использован недопустимый приём: двухчасовой фильм «Тито» на официозном российском канале комментировал … сам Тито. Он считает, что использование написанного нашими современниками текста от имени реального исторического деятеля – прием некорректный и недопустимый .
     «Тогда давайте дадим слово Чингисхану, ему есть что рассказать», - настаивает на исторической сатисфакции Сергей Романенко. Я хочу предоставить слово ему самому. Тем более, что в нашей с ним истории нашлось место встрече с историческим деятелем конца двадцатого века, российскими свидетелями которой, похоже, были только мы с ним.

     Мы беседуем с тобой в середине декабря 2003 года, как раз накануне визита в Москву - уже во второй раз в нынешнем году - президента Хорватии Стипе Месича. Его предшественник Франьо Туджман пять лет назад пожимал нам руки в хорватском посольстве в Коробейниковом переулке, прося сообщать о его стране «только хорошее». В 1999 году Туджмана не стало. Как ты думаешь, нам удалось оправдать доверие партизанского генерала, творца независимой Хорватии?

     Думаю, что наказ Туджмана мы выполнили. Хотя мы писали о Хорватии «только хорошее» совсем не в том смысле, в каком понимал это сам Туджман. Меня, кстати, хорватский президент – видимо как коллега коллегу - напутствовал так: «Занимайтесь историей». Ничего плохого о Хорватии за эти пять лет я не написал, хотя сообщать приходилось о трагических событиях и комментировать недостатки и ошибки политики самого Туджмана. Равно как и С. Милошевича, Р. Караджича, А. Изетбеговича … В декабре 2003 года Хорватия вновь сделала выбор в пользу партии Туджмана. Но возврата в прежние времена не будет, хотя результаты парламентских выборов можно назвать шагом назад. Правда, с существенной оговоркой - нынешнее Хорватский демократический союз – это не ХДС девяностых годов, а лидер партии Иво Санадер – не Франьо Туджман. Можно предположить, что первый президент Хорватии скорее не похвалил бы ни сменившего его на этом посты Степана Месича, ни премьера предыдущего кабинета министров, лидера социал-демократов Ивицу Рачана. Похвалил бы он нового премьера Иво Санадера?
     Тем не менее, исторические задачи Хорватией в целом решены. Сегодня Загреб стремится вступить в НАТО, стать членом Европейского Союза. Без проведения социально-экономических и политических реформ, в том числе и национальных, связанных с решением проблем сербского меньшинства, а также без сотрудничества с трибуналом в Гааге эти задачи не решить. Возможно, сторонникам Туджмана в армии и спецслужбах будет легче, если их бывших сослуживцев, обвиняемых в военных преступлениях и преступлениях против человечности, Трибуналу в Гааге выдаст их «родной» ХДС, а не социал-демократы и либералы.

     Тот же Туджман почти десять лет назад сказал мне, что захватил бы с собой на необитаемый остров томик стихов Есенина. Как ты думаешь, какие книги взяли бы для уединенного чтения другие президенты бывших югославских республик – Милошевич, Изетбегович, Кучан?

     Можно сказать, что Слободан Милошевич уже находится на необитаемом острове. Думаю, что он читает газеты, что-то из юридической, специальной литературы, той, что пригодится ему для защиты. Наверное, он черпает силы в переписке со своей женой. И на необитаемый остров, полагаю, Милошевич захватил бы сочинения социолога Мирьяны. Кстати, они были даже переведены на русский язык. Но ни малейшей художественной или интеллектуальной ценности её эпистолярные попытки не представляют. Это какие-то дневники, зарисовки, наблюдения. Я не очень-то вчитывался в строчки, просто полистал книжку в Белграде. Мне хватило «меткого» наблюдения, что-то вроде: «Россия – это большая холодная страна, в которой много снега».
     С трудом могу вообразить себе отшельническую жизнь Франьо Туджмана. Он любил мирские удовольствия и с удовольствием им предавался. Ему нравились стихи Есенина? Мне не довелось беседовать с Туджманом по-русски. Думаю, что у него, как у убежденного хорватского националиста, непременно были любимые хорватские авторы. Впрочем, многие склонные к авторитаризму политики могут быть сентиментальны. Трудно отвечать на личные, даже интимные вопросы об отношении известного человека к литературе, стихам, когда его не очень хорошо знаешь. К тому же и люди, о которых мы рассуждаем, очень разные.
     Думаю, что Алия Изетбегович взял бы с собой свою «Исламскую декларацию» 1970 г.
     Литературные вкусы словенского президента Милана Кучана мне и вовсе неизвестны. Но я согласен с той оценкой, что Милан Кучан – это самое лучшее из того, что было в той, прежней Югославии 1991 года. Именно Кучан сумел из номенклатурного аппаратчика стать демократически избранным президентом, он оказался единственным, кто подтвердил свой коммунистический мандат демократическим признанием. К огромному сожалению, не состоялся визит Милана Кучана в Москву. Он несколько раз намечался, а затем по самым разным причинам переносился, откладывался. К сожалению, о Кучане - в отличие от тех же Изетбеговича, Туджмана и Милошевича, - в России знают значительно меньше. Словения практически без потерь вышла из СФРЮ, двухмиллионная страна сумела справиться с болезненными экономическими реформами, построив многопартийную демократию. Хочу рассказать о случае с Кучаном, который поразил меня лично. Примерно два года назад мне довелось брать у него интервью в президентском дворце в Любляне. Беседа завершилась, мы простились. Так уж устроен этот дворец, что, для того чтобы выйти из него на улицу, надо идти по внутреннему коридору. И я увидел, что навстречу мне идет словенский президент (потом узнал, что он отправлялся на встречу с хорватским коллегой Стипе Месичем). И Кучан открыл передо мной дверь! Много ли найдется в мире не только президентов, но и куда более мелких чиновников, способных на подобный жест?. Я не знаю, какую книгу взял бы с собой Милан Кучан. Думаю, что очень хорошую.
     С македонским президентом Киро Глигоровым я не встречался. О его пристрастиях и любимых книгах ничего сказать не могу. Хотя он достоин самого глубокого уважения. Казалось, что судьба Македонии будет решена мирным путем, его страна в первой половине 90-х оказалась единственной из бывших югославских республик, не познавшей войны. Увы, не получилось. Сегодня Македония находится в подвешенном состоянии.

     Что бы ты хотел захватить с собой из прежней, социалистической и федеративной Югославии? А что оставил бы навсегда в прошлом?

     Этот вопрос подразумевает проблему восприятия страны. А она состоит в том, что о Югославии – той, о которой ты спрашиваешь, – в Советском Союзе, да и в нынешней России существовали идиллические представления. Многие люди у нас не понимают событий в бывшей Югославии, причем это касается даже тех, кто называет себя – и не без оснований - либералами и демократами. Но и они не знают причин, заставлявших несербские народы стремиться к выходу из федеративной Югославии, отказываются от установления связей со своими единомышленниками на пост-югославском пространстве. А от этого теряют обе стороны.
     Я бы наверняка не взял пресловутую ресторанную салфетку, на которой рукой Туджмана была нарисована схема раздела Боснии. Я бы отказался брать виллу в Караджорджево, на которой в 1971 году Тито нанёс поражение хорватским реформаторам. Затем эта вилла стала свидетельницей попытки сговора Милошевича и Туджмана... Оставил бы в прошлом действовавшую с 1948 года модель югославской «общенародной» обороны, хотя она и создавалась вынужденно – для защиты от возможной советской агрессии. К сожалению, в 1991 году именно эта модель, основывавшаяся на всеобщей воинской обязанности и предназначенная для защиты от внешней опасности, «выстрелила» внутрь себя - в руках у хорошо подготовленных людей оказалось огромное количество оружия. Полагаю, что об этом югославском уроке неплохо было бы задуматься и нашим политикам. Я бы отказался брать с собой всех тех, кто обстреливал Дубровник, Сараево, разрушил старый мост в Мостаре. Оставил бы в прошлом вертолёт, на котором Милошевич облетал памятник в Косовом поле. Хотя этому вертолету, как и известному броневику, – прямое место в музее исторических катастроф. А его пропеллер вращается до сих пор…
     Кого и что бы я взял с собой? Обязательно взял бы с собой в настоящее из прошлого всех своих друзей: от Словении до Македонии. Как историк и политолог взял бы и Милана Кучана. Захватил бы уникальное культурное пространство Югославии. Белградский международный театральный фестиваль – БИТЕФ. Взял бы все библиотеки. Если бы мог вернуть время назад, обязательно бы вывез в безопасное место сокровища мусульманской библиотеки в Сараево. Многие книги и рукописи безвозвратно утрачены непрочитанными, потому что работа над ними требовала колоссальной филологической подготовки, а экспертов с должной подготовкой в Сараеве не было. Да, и обязательно взял бы с собой ракию – лозу, вильямовку, траварицу, и – на закуску – пршут.

     Нам с тобой довелось стать очевидцами беды, длительное время следя за распадом прежней Югославии под разнообразными ракурсами, так сказать – из разных зрительских мест: из окопов добровольцев, библиотечных архивов, самолётных и автомобильных кресел, кабинетов политиков. Скончавшаяся в феврале 1993 года – в самый разгар боснийского конфликта – сербская поэтесса Десанка Максимович в Белграде написала перед смертью: «Даже тысячу лет проживши, // После смерти я буду схожа, // С теми, кто не родился…» Не могу избавиться от ощущения, что она размышляла над судьбами всех сестёр-республик титовской Югославии, в одночасье возненавидевших друг друга. Мы попали на какой-то спектакль абсурда, в пост-югославской драме много драматического. Как сейчас чувствуют себя зрители в театре, который сербы назвали бы «позориште», а хорваты – «казалиште»?

     Теоретически в каждой трагедии есть элементы комедии. Но в югославском конфликте мне с комическим столкнуться не довелось. Я однажды спорил со своим коллегой из Загреба, какое-то время в войну служившим в хорватской армии. Говорил ему, что распад Югославии – это несомненная трагедия, а он убеждал меня, что это совсем не так. Но как же так, ты же сам рассказывал, что у твоей приятельницы-хорватки в Славонии сербы сожгли дом? Разве это не трагедия? Но он рассматривал этот распад с историко-политической точки зрения.
     Возможно, что с этой точки зрения югославский конфликт – и не трагедия. В связи с этим приведу одну цитату нашего президента: «Все те, кто желает восстановления Советского Союза не имеет головы, а те, кто о нем не сожалеет, не имеет сердца». Видимо, речь идет не об оценках, тем более - сиюминутных. Видимо - это проблема исторической памяти. Похоже, что многие российские политики, стремившиеся в Госдуму, не имеют головы, потому что предвыборные кампании многих партий проходили под неким кличем, дескать, какое же прекрасное государство вы развалили! И как бы нам совместно такую великую державу воссоздать! Подобная задача невыполнима. Она ни к чему, кроме нового развала, нового краха и крови не приведет. Чем больше к этой цели стремиться, тем менее она достижима. В Югославии уже не забудут свой опыт…
     О чем сожалеют жители республик бывшей Югославии? Полагаю, что о прошлом, но не о Югославии, а о социальной политике, о каких-то преимуществах, в том числе – о свободе передвижения. Такие настроения свойственны даже молодежи. Например, в поезде Загреб-Белград был очевидцем разговора самых обычных, простых женщин, вспоминавших о том, как они с паспортом СФРЮ могли путешествовать куда угодно. У интеллектуалов – сербских, хорватских, словенских, которым приходилось и сидеть в тюрьме – совсем другой взгляд на прошлое. Твоя театральная аналогия уместна, потому что из разных мест зрительного зала по-разному наблюдаешь за ходом спектакля. Он отражает социальную структуру: из партера сцена выглядит иначе, нежели из галёрки, тем более – из императорской ложи. Если же всё-таки попытаться найти какие-то аналогии с пьесой, то, видимо, югославская «постановка» близится к финалу. Правда, happy end далеко не очевиден: слишком велика цена в человеческих жизнях. Хотя уже сегодня заметно восстановление связей в самых разных областях – информационных, культурных. Да и театральных тоже. В Белграде даже в военные годы проводился БИТЕФ. Тогда он стал символом сотрудничества людей, не приемлющих этноконфессиональную вражду и насилие. Там же, в сербской столице сразу же после окончания войны появились хорватские газеты. После смещения Милошевича их стало особенно много. В Загребе найти сербскую прессу стало возможно совсем недавно. Довольно долго сербских газет не было в Сараево. А в Любляне, где в последний раз я был года два назад, нельзя было найти либеральные хорватские издания.
     Сомневаюсь, что культурное и информационное пространство, которое мне хотелось захватить с собой из прежней Югославии, в полной мере удастся восстановить. Хотя, признаться, и в той, титовской конструкции были свои, весьма тёмные углы и закоулки, заходить куда было неприятно и небезопасно. Сегодня новые, пусть и не такие впечатляющие и уникальные, как прежняя, постройки уже возведены. Между ними уже протоптаны тропинки, кое-где уложены асфальтированные дороги, даже мосты? Хочу надеяться, что возводимые сооружения по крайней мере будут устойчивыми.

     Как рядовые россияне относились к югославскому конфликту, кому симпатизировали, и в какой степени их отношение соответствовало проводимой Кремлем в пост-Югославии политике?

     Я не припомню какого-то массового чувства братства, православного единства. В своей книге (которая в 2004 году выйдет в Загребе. Ориентировочное название – «От «пролетарского интернационализма» к «славянскому братству») затрагиваю тему – параллельного распада СССР и Югославии, ведь в обеих странах он пришелся на 1991 год. (Воспользуюсь случаем и скажу, что две книги у меня вышли в Москве – «Югославия: История возникновения. Кризис. Распад. Образование независимых государств. Национальное самоопределение народов Центральной и Юго-Восточной Европы в XIX-XX вв. (М., МОНФ, 2000. Она, кстати, переведена на сербский и ждет своего выхода в Белграде) и «Югославия, Россия и «славянская идея». Вторая половина XIX – начало XXI в». (М., Институт права и публичной политики, 2002). У нас были люди, которые выступали против советской системы. Именно эти политики с большей степенью симпатии относились к демократическим движениям в Хорватии и Словении. Однако это не означает, что они поддерживали хорватский национализм, впрочем, как и любой иной. Странным было другое. Среди воспылавших любовью к сербам и страстью сохранению единой Югославии большинством в Верховном Совете России были в первую очередь те, кто сохранял верность сталинским традициям. В Югославии им мог мерещиться рассадник «оппортунизма» и «предательства». Не говоря уже о «кровавых собаках» и «фашистско-гестаповской клике». И вдруг эти же не отрекшиеся от сталинизма, прогниунутого «югофобией», политики прониклись «сербофильством» и начали твердить о своей безусловной поддержке сербов, Белграда и Югославии, о которой к тому времени они реально и понятия не имели – кроме того, что там можно купить «шмотки». В 1993 году в Москве вышла книга, призванная поддержать подобные настроения, она называлась «Югославский кризис и Россия». Составитель сборника Елена Гуськова опубликовала там протоколы заседаний Верховного Совета. Следует полагать, что они должны были служить свидетельством особой доблести российских депутатов в защите славянства, православия и интересов России. На самом же деле читать эти протоколы невозможно, настолько невежественными выглядят аргументы народных избранников, не знающих истории даже в объеме средней советской средней школы и не понимающих современной политики. К сожалению, Верховный Совет и впоследствии Государственная Дума сыграли негативную роль в российской внешней политике на Балканах. Не буду утверждать, что политика Андрея Козырева была во всем правильной. Однако то, что делали российские депутаты, не принесло России, ни Сербии, ни, самое главное, ни россиянам, ни сербам, никаких политических очков, никак не улучшило их жизнь. В итоге репутации России был нанесен колоссальный вред. А выгоду получал только С. Милошевич.
     Оглядываясь назад, трудно найти однозначную оценку на событий 1999 года. Как аналитик и югославист (имеется в виду профессия, а не идеология»!), я не поддерживал военные акции НАТО. С другой стороны, давайте рассуждать вместе: а что было бы, если бы Милошевич до сих пор находился у власти в Белграде? Это означало бы, что сохранялся постоянный очаг нестабильности, в том числе наносящий колоссальный вред внешней политике России, прежде всего - как источник напряженности с Европейским Союзом и США. А печально известный разворот самолета Примакова над Атлантикой на пути в США и срыв российско-американской встречи опять-таки не принес пользы никому, кроме Милошевича.
     Этническое восприятие политики в корне неправильно. В России можно услышать – и это касается не только редакторов российских газет – что сербы, дескать, хорошо, а остальные – плохо. Знаете, мне как-то довелось услышать разговор ехавших в поезде Подгорица-Белград сербов, толковавших о том, как они пережили бомбёжки НАТО. Им было страшно, они говорили о потерях, о случайно погибших и о тех, кому удалось чудом спастись. Но ни разу они не вспомнили о том, как жилось три года блокадникам в Сараево, как выживали хорваты в Дубровнике и что было в разорённом Вуковаре. Поэтому остерегусь вырвать ситуацию 1999 года из контекста предшествовавших событий. И не толь в Косово. Скорее напомню об отношении сербов из Сербии к сербским же беженцам из Боснии и Хорватии, которые затем оказались в Косово, и которым опять пришлось пережить кошмары изгнания и утраты всего имущества. Остается только пожалеть этих несчастных, никому не нужных людей. Причем они оказались обузой не только для сербских властей (прежде всего, использовавшего их в своих целях С. Милошевича), но и международных организаций. Или вспомним об исключительно опасном «броске на Приштину». Я не был его сторонником. И вывод российских миротворцев из состава СФОР и КФОР летом 2003 г. подтверждает правильность негативной оценки этого шага в 1999 г. «Русский сектор» ни в Боснии, ни в Косово не принес бы России ничего, кроме … обострения отношений с самими сербами. И в Сербии, и в Боснии, и на Косово. Иное дело, что присутствие нашего контингента было оправдано участием в международном военном сотрудничестве с НАТО, с ЕС. В России с 1995 г. модно ругать дейтонский мир. Но войну-то он остановил! Да, сегодня Дейтонские соглашение выполнили свои функции, и их формат надо менять. Но у кого из их критиков в Москве есть конкретные предложения по внутреннему устройству Боснии и Герцеговины, есть силы и средства для их осуществления, для сохранения мира? А просто выговаривать, что «сербы недовольны» – безответственно. Во-первых, не все сербы, а националисты. Во-вторых, недовольны националисты всех трех национальностей. А поддерживая один национализм, поддерживаешь и остальные.

     Как относились российские граждане к русским добровольцам, и как менялось их видение волонтёрского участия в балканской войне?

     Однажды мне довелось услышать от советского офицера, прошедшего войну в Афганистане слова, которые могут служить началом ответа на твой вопрос: «Как могут относиться к мусульманам люди, прошедшие Афганистан?» По-моему, прежде всего нельзя проводить исторические параллели как с Афганистаном, так и с тем, что происходило в России в 1877-1878 годах, когда по стране создавались Славянские комитеты, отправлявшие русских добровольцев на защиту южных славян от турок. Кто ехал в Боснию в начале девяностых годов ХХ века? Зачем? Видимо, это были те, кто не решил какие-то личные или социальные проблемы. Не думаю, что у них была какая-то государственная поддержка, так сказать, высокие покровители. Трудно поверить, но в 1992-1993 году в Верховном Совете звенели речи о том, что по всей России будут организованы некие славянские комитеты, если на территорию Югославии вторгнется НАТО. Сомневаюсь, что нечто подобное энтузиазму конца 19-го века было бы возможно в конце 20-го столетия. Структура сознания и механизм восприятия сейчас и тогда – суть совершенно разные явления, и прямые параллели невозможны. К тому же и редкие русские добровольцы счастья в боснийской войне не нашли. Тем более этого не скажешь об искалеченных и раненых российских гражданах. Те, кто остался в Сербии, рассчитывали на благодарность. Не знаю, оправдались ли их надежды. Думаю, что на русских волонтёрах заработали вербовщики – единственные, кто остался в выигрыше от войны.
     Зато в исторической памяти жителей Сараева остался факт появления в окрестностях города писателя Э. Лимонова. Позже он будет рассказывать о том, как стрелял по беззащитным людям. Ведь он мог убить кого-то из жителей осажденного города! Вы можете себе представить русских писателей Чехова или Достоевского, стреляющих в блокадников? У нас, к сожалению, не помнят о том, что творилось совсем недавно. Или не хотят помнить.

     Традиционный вопрос нашей рубрики – «Кому на Руси жить хорошо?» Мог бы ты ответить на этот вопрос, попытавшись сформулировать его от имени жителей экс-Югославии?

     Это вопрос информированности. А как отвечать на вопрос, если люди лишены объективной информации? Конечно, кое-что удавалось корреспондентам, владеющим ситуацией. Но таких оказалось немного. Больше было таких, кто, вовсе не зная языка, предпочитал скачивать из Интернета какую-то ерунду, непроверенные факты. Безграмотные журналисты считались знатоками, нередко объявляя себя защитниками сербов. Вот пример. Не так давно в издании «Газета» была опубликована карта пост-югославского пространства. Вот только Хорватию там назвали… Хорватско-мусульманской федерацией. Сейчас ни в Загребе, ни в Белграде, ни в Любляне нет российских журналистов. Редакторы убеждены, что российских читателей интересует только Сербия, причем как поставщик трагических или негативных новостей, а выйти за рамки устоявшихся канонов очень трудно. Любая позитивная информация из других стран пробивается с трудом. Написать что-либо объективное о Хорватии, Боснии или Словении требует невероятных усилий. Впрочем, у сербских или хорватских журналистов также существуют свои стереотипы в отношении того, что происходит в России.
     Бытует мнение, что и в Хорватии нет интереса к России, и что русский язык забывается. Не хочу быть нескромным, но приведу пример, касающийся моей первой книги, изданной в 2000 году. Какие-то «умельцы» сделали копии, выложив листы - на русском языке! - на прилавках букинистического магазина в центре Загреба. Мне говорили, что даже в таком контрафактном виде книгу быстро раскупили. В Загребе, в Сараево можно приобрести – в переводе или на языке оригинала – практически любую историко-политическую литературу, но российскую. Кто же виноват, что качественной информации не хватает? В Хорватии проблемами российской истории и политики профессионально почти никто не занимается. В Москве и в Твери работает несколько хорватистов. В Сербии специалистов по России немало, однако на сербский язык переводят Шафаревича, Зюганова, Радзинского. Как видите, выбор автор пристрастный. Правда, хочу отметить отрадный на этом фоне факт – не так давно в Белграде появилась книга Александра Николаевича Яковлева.
     Мы много говорим о «славянском братстве». Между тем, в России до сих пор нет русско-хорватского и хорватско-русского словаря и, насколько мне известно, такая работа даже не планируется. В Хорватии вышел прекрасный двухтомный хорватско-русский словарь, цена на который, правда, кусается – он стоит около двухсот долларов. То-есть в России он практически недоступен. Выходит, что хорватский язык, к примеру, признан во всем мире, включая Китай, но не в России. На филфаке не открывают группы хорватского языка из-за каких-то нелепых предубеждений, что, видите ли, все еще существует сербско-хорватский язык. Пора бы нам все это отбросить. Вполне возможно (но не обязательно) со временем появятся и босняцкий, и черногорский языки. И это нормально – кто сказал, что языки только умирают, но не рождаются?
     Мне довольно трудно предположить, насколько граждане независимых государств бывшей Югославии представляют нынешнюю жизнь в России. Да и что такое – жить хорошо? Это сложный вопрос, ответ на него зависит и от социального положения, от потребностей, от географии, наконец, страна-то у нас большая. Мыслящие люди в Сербии или, скажем, в Хорватии понимают наши трудности, входят в положение. И вообще пост-югославский опыт можно сравнивать с пост-советским, несмотря на отличия и отличия весьма существенные – правда, не в сути, а в форме этих государств: СФРЮ и СССР. Позволю предположить, что граждане бывшей Югославии скорее думают о том, как им выжить. О собственной жизни думают даже жители Словении, даже несмотря на все достижения их страны. Кому в бывшей Югославии жить хорошо? Ответ будет банальным, обыденным – видимо, тому, у кого много денег, много власти. Опять же приходится оглядываться на дефицит информации, даже на то, что информационные каналы забиты, закупорены. Для того, чтобы претендовать на такую информацию, нужно владеть языком. А им владеют немногие. В Югославии помнят об очередях, тотальном дефиците в Советском Союзе. Прежние стереотипы живучи, распространяются и на российскую жизнь. В конце 80-х – 1991 г. советские люди получили возможность довольно свободно выезжать за границу. И довольно энергично осваивать Югославию. Хочу сказать, что сербы не слишком радовались как русским туристам, так и челнокам. Заметным было их высокомерное отношение к русским. Ведь для них все мы были советскими. А они в своем сознании всегда принадлежали Европе.

Print version
EMAIL
previous БЗГЛЯД ЛЕОНИДА ИВАШОВА. WHAT DOES LEONID IVASHOV SEE?
МАРШ-БРОСОК НА ПРИШТИНУ
|
ПУТИН ПРИВЕЛ РОССИЮ В 1913 ГОД
В России оказались невостребованными ни западные ценности, ни дружба с США
|
Александр Куранов
next
ARCHIVE
2021  1 2 3 4
2020  1 2 3 4
2019  1 2 3 4
2018  1 2 3 4
2017  1 2 3 4
2016  1 2 3 4
2015  1 2 3 4
2014  1 2 3 4
2013  1 2 3 4
2012  1 2 3 4
2011  1 2 3 4
2010  1 2 3 4
2009  1 2 3 4
2008  1 2 3 4
2007  1 2 3 4
2006  1 2 3 4
2005  1 2 3 4
2004  1 2 3 4
2003  1 2 3 4
2002  1 2 3 4
2001  1 2 3 4

SEARCH

mail
www.jota.cz
RSS
  © 2008-2024
Russkii Vopros
Created by b23
Valid XHTML 1.0 Transitional
Valid CSS 3.0
MORE Russkii Vopros

About us
For authors
UPDATES

Sign up to stay informed.Get on the mailing list.