ISSUE 4-2014
INTERVIEW
Богдана Костюк
STUDIES
Отар Довженко Олег Панфилов Александр Скаков
RUSSIA AND THE GREAT WAR
Владислав Голдин Михаил Видейко Максим Оськин Дмитрий Адаменко
OUR ANALYSES
Victor Chirila
REVIEW
Михаил Видейко
APROPOS
Владимир Воронов


Disclaimer: The views and opinions expressed in the articles and/or discussions are those of the respective authors and do not necessarily reflect the official views or positions of the publisher.

TOPlist
APROPOS
ОФИЦЕР РУССКОЙ ИМПЕРАТОРСКОЙ АРМИИ ВРЕМЕН ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
By Владимир Воронов | журналист, Российская Федерация | Issue 4, 2014
Попытка реконструкции: семейная история

Любое историческое событие воспринимается совершенно иначе, чем оно описано в книгах и учебниках, если в нём участвовали твои предки, или оно задело твою семью. Семейные истории, предания и легенды порой более информативны, нежели история официозная. Первая мировая война – не исключение. За годы этой войны в армию было мобилизовано свыше 15 миллионов человек – фактически, каждый десятый житель страны. По сути, война коснулась если и не каждой семьи Российской империи (от воинской повинности были освобождены финны, также не подлежали призыву мусульмане Кавказа и Средней Азии), то их бoльшей части. Только лишь по отцовской семейной линии в Первой мировой войне участвовали, как минимум, восемь человек: прадед, три его приемных сына, брат его жены, муж сестры, племянник, двоюродный брат – все офицеры в звании от поручика до подполковника. Один из них погиб, почти все остальные были ранены, все воевали против армий германской и австро-венгерской. Также в той войне участвовали ещё не менее пяти дальних родственников – тоже по отцовской линии, тоже кадровые офицеры.

Еще один мой прадед, уже по материнской линии, был солдатом, попал в плен – немецкий или австрийский, точно не знаю, несколько раз бежал, в последний раз удачно и вроде бы даже был награжден солдатским Георгиевским крестом 4-й степени.

В детстве я ещё успел застать его живым, но об  его участии в той войне знаю лишь по обрывкам семейных легенд, дошедших до меня уже после его смерти. Ничего из тех легенд проверить, увы, не могу: не сохранилось ни документов, ни наград, ни даже фотографий той поры. Что не удивляет: всё, что хоть как-то было связано со службой в царской армии, скорее всего, было «подчищено» самим же прадедом в приснопамятные 1930-е годы, если не раньше – на всякий случай. Архивные изыскания пока не дали ровным счетом ничего: не зная номер и название части, в которой служил солдат, отыскать его след практически невозможно.В советские времена вспоминать об этой войне не особо было принято. Хотя, конечно, в учебниках и литературе что-то было, но фактически десятки лет она просто замалчивалась. Да и в семье, помнится, эту тему деликатно обходили: мой прадед по отцу и его родственники были кадровыми (и потомственными!) офицерами Русской императорской армии. А значит, «белая кость» – дворяне, что тогда равносильно было признанию своего «неправильного» и даже классово-чуждого происхождения. Семейные же предания предпочитали акцентировать внимание на том, что во время гражданской войны он был командиром Красной Армии и воевал в Украине под началом Щорса.

В семейных бумагах вообще не нашел ни одного его документа, кроме свидетельства 1929 года о смерти, в альбомах – ни одной фотографии прадеда. Основная часть документов и фотографий, видимо, осталась в его второй семье и погибла во время войны. Другая, не слишком большая часть семейных документов и фотографий, хранившаяся у его сына (моего деда), судя по рассказам родственников, также пропала в 1941 году — во время эвакуации семей военнослужащих из военного авиагородка возле г. Лида (Западная Белоруссия).

Хотя могу предположить, что часть бумаг с фотографиями была уничтожена ещё в 1930-е годы: когда начались массовые репрессии командного состава Красной Армиихранить у себя компромат на самого же себя – снимки своих предков в форме царских офицеров или чиновников, стало поистине смертельно. И всё же мне удалось разыскать две фотографии моего прадеда в форме пехотного капитана времен Первой мировой войны: одна чудом уцелела в семье его сестры, другая сохранилась в альбомах его второй семьи…К началу Первой мировой войны моему прадеду, Петру Константиновичу Воронову, было 49 лет, к тому времени он уже пять лет был в отставке. Из армии он ушел в 1909 году, будучи командиром роты и дослужившись до чина (звания) капитана. При выходе в отставку был награжден следующим чином – подполковника - и накануне войны работал мелким железнодорожным служащим в Вильно. Формально, любой офицер, подавая прошение об отставке на имя императора, мог испросить себе следующий чин в качестве награды, что давало прибавку к пенсии. Однако награждались следующим чином лишь офицеры, беспорочно прослужившие длительный срок, да и то далеко не все.

Формулировка «награждение следующим чином при отставке» означала, что офицер получает следующий чин только для нахождения в отставке. Если же он вновь возвращался на службу, по своему желанию или по мобилизации, то принимался прежним чином – тем, который был у него перед выходом в отставку. Потому состоящий в запасе по ополчению подполковник Петр Воронов в 1914 году вновь был призван в чине капитана[1] и направлен в действующую армию.

Архивная история

Факты его реальной биографии я устанавливал, в основном, по документам Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА). Основной документ, характеризующий службу офицера конца XIX – начала XX века - это послужной список (ранее именовавшийся формулярным списком).  На тот период послужной список имел следующие графы: 1) чин, имя, отчество, фамилия; 2) должность по службе; 3) ордена и знаки отличия; 4) когда родился; 5) из какого звания происходит и какой губернии уроженец; 6) какого вероисповедания; 7) где воспитывался (имеется в виду, какое образование и где получил); 8) получаемое по службе содержание; 9) прохождение службы (полное и детальное описание прохождения всей службы: когда и в какой полк вступил – год, месяц, день; производство в чинах, переводы из одного полка в другой); также в этой графе  обязательно должно быть записано, служил ли ранее офицер в службе гражданской или «по выборам дворянства»; 10) бытность вне службы (точное перечисление пребывания в отпусках – сколько дней, год, месяц, день; с сохранением содержания или нет; явился ли из отпуска в полк в срок; если была просрочка, признана ли она уважительной или нет – с обязательной ссылкой на соответствующий приказ по полку); 11) холост или женат, на ком; имеет ли детей, год, месяц и число рождения детей, какого они и жена вероисповедания (данные супруги обязательно указывались так, как они звучали на момент заключения брака: имя, отчество, девичья фамилия, уроженка какой губернии, кто отец жены или её социальное происхождение. В случае, если офицер женился на вдове, это обязательно указывалось); 12) есть ли за ним, за родителями его, или, когда женат, за женою недвижимое имущество родовое или благоприобретенное; 13) подвергался ли наказаниям или взысканиям, соединенным с ограничением в преимуществах по службе; когда и за что именно, в дисциплинарном порядке или по судебным приговорам; 14) бытность в походах и делах против неприятеля (где именно, точные даты, полученные при этом отличия, раны, контузии).Как утверждают историки, с 1849 года такие документы составлялись раз в 5 лет, а также в случае перевода офицера в другой полк или его выхода в отставку. Однако, невзирая на то, что до выхода в отставку мой прадед служил в армии 27 лет, в том числе, 23 года в офицерских чинах, мне удалось обнаружить в РГВИА лишь два его послужных списка: за 1907 год («Послужной список капитана 4-го Восточно-Сибирского полка Воронова»), составленный 31 октября 1906 года,[2] и за 1909 год («Полный послужной список капитана 86-го пехотного Вильманстрандского полка Воронова»).[3] Также в РГВИА нашел ещё «Дело о производстве на вакансию старших офицеров полков 4-й пехотной дивизии за 1903 год»,[4] в котором была «Краткая записка о службе командующего 9 ротой 15 пех. Шлиссельбургского Фельдмаршала Князя Аникиты Репнина полка Штабс-Капитана Петра Воронова, представляемого к производству в чин Капитана» от 19 апреля 1903 года,[5] и «Дело об увольнении от службы капитана 86 пехотного Вильманстрандского полка Воронова (начато 26 июня 1909 года, кончилось 8 февраля 1913 года)».[6]

Типовая офицерская аттестация состояла из трех пунктов, кратко характеризовавших, что собой представляет офицер: 1) «В нравственном отношении (нравственные качества)»; 2) «В служебном отношении (служебные качества); способность и подготовка для командования ротою или соответственною частью»; 3) «Общее заключение о качествах; (по 4-м степеням: выдающийся, хороший, удовлетворительный, неудовлетворительный)». Применительно к моему прадеду, на тот момент штабс-капитану, по 1-му пункту записано: «Хороший». По 2-му пункту: «Оч. усерден, ротой командует хорошо. Строевою ротою командовал хорошо». В 3-м пункте значится: «Хороший».[7]

«Макулатурные кампании»

Больше никаких документов, пользуясь картотекой и описями РГВИА, пока отыскать не удалось, как не удалось отыскать и ни одного послужного списка моего прадеда времён уже собственно Первой мировой войны. Послужные списки и аттестации составлялись в штабе полка и подписывались его командиром, к тому же, оформлялись они не по дежурному расписанию, а по поводам весьма конкретным. В условиях войны такие документы не всегда оперативно достигали центральных учреждений, а в ряде случаев, например, при окружении, штабные канцелярии попросту уничтожали все документы, чтобы они не попали к врагу. Едва ли не вся документация полков, находившихся на фронте в конце 1917 года, в том числе, и офицерские послужные списки, так и не успела попасть в Петроград или Москву, бесследно сгинув в прифронтовой зоне. Часть, в которой завершил войну мой прадед, в начале 1918 года находилась в Финляндии, и практически вся её документация того времени пропала. Но самый большой массив документации был уничтожен уже при большевиках.

Во время войны документы войсковых частей должны были поступать с фронтов в Петроградское и Московское отделения Военно-учетного архива Главного управления Генерального штаба. Если поначалу правила и порядок сдачи дел соблюдались, то к концу войны эти дела поступали уже не просто без описей, а бессистемной грудой: в тюках, кулях, мешках, ящиках. Дела, поступавшие в Московское отделение Военно-учетного архива, как писала исследователь Т. А. Щербина, большей частью сваливались во всех проходах, подвалах и на лестницах Лефортовского дворца,[8] поскольку мест для их хранения просто не было. Так они и лежали, пока не вышел приказ Наркомата по военным делам № 237 от 27 марта 1919 года, предписывавший уничтожить «все дела секретные и не подлежащие оглашению, за исключением оперативных и исторических». А вот дальше началось уже целенаправленное уничтожение архивных документов в ходе так называемых «макулатурных кампаний». Лишь в октябре – ноябре 1919 года из Лефортовского дворца вывезли на переработку не менее 20 тысяч пудов[9] архивных документов! Тогда же было уничтожено 2000 пудов (большевики измеряли архивную документацию в пудах!) «Именных списков генералов, штаб и обер-офицеров по старшинству в чинах» за 1800-1913 гг., содержащих колоссальный массив бесценной информации. С 1920 года из архива стали вывозить на уничтожение все формулярные списки и месячные рапорты о состоянии полков с 1793 по 1913 гг.

Тогда успели уничтожить не менее 10 тысяч пудов документов. Еще 52150 пудов документов предполагалось выделить к уничтожению в 1925-1928 гг. Всего же, по данным Т. А. Щербины, с 1919 по 1931 гг. было уничтожено 70354 пуда (свыше 1125 тонн) архивной документации будущего РГВИА, еще 45 тонн уничтожено в 1932 году и 35 тонн – в 1933 году. Сохранившийся комплекс формулярных и послужных списков просто ничтожен по сравнению с тем, что было уничтожено! Причем, в первую очередь в макулатуру уходили нераспечатанные кули и тюки с фронтовыми документами периода Первой мировой войны. Так что сейчас объем материалов периода Первой мировой войны в РГВИА не превышает 600-700 тысяч дел, в то время как с фронтов в архив поступило несколько миллионов дел.[10] И это «неутешительная статистика потерь только одного Российского государственного военно-исторического архива. Подобная участь постигла и многие другие архивы России».[11]В некоторой степени положение спасают списки по старшинству в чинах генералов, штаб- и обер-офицеров, периодически издававшиеся с XVIII века вплоть до 1916 года. Эти списки содержат перечень офицеров русской армии на определенную дату и краткую информацию: фамилия, имя, отчество, дата рождения, вероисповедание, семейное положение и количество детей, дата производства в данный чин, дата производства в офицеры, полученное образование, место службы (иногда должность нынешняя и ранее занимаемые, прежние места службы), имеющиеся награды и год их пожалования, участие в военных кампаниях.

В начале XX века выпускались такие списки по старшинству офицеров в звании от капитана и выше. Публиковались отдельные списки чинов, причисленных к Генеральному штабу, войск отдельных округов, списки по родам войск, издавался (по крайней мере, дважды – в 1909 году и 1910 году) общий список офицеров и генералов русской армии, содержащий сведения предельно краткие: фамилия, имя, отчество, звание, место службы. В моём случае ещё одним важным источником стали «Памятные книжки» или «Адрес-календари» тех губерний, где были расквартированы части, в которых служил мой прадед. Эти справочники, в обязательном порядке ежегодно издаваемые в каждой губернии Российской империи, содержали информацию и обо всех расквартированных в губернии воинских частях. В частности, публиковали и списки офицеров полков, хотя далеко не всегда в них попадали младшие офицеры. Иногда в таких изданиях публиковались даже краткие сведения об офицерах: звание, должность, вероисповедание, семейное положение, когда вступил в службу, положенное жалованье, награды.

Путь офицера

Петр Константинович Воронов родился в 1865 году и, как записано в его послужных списках, происходил «из дворян Полтавской губернии». Это ещё не означает, что он действительно был уроженцем именно этой губернии: родиться он мог где угодно, но, значит, был внесен своим отцом в списки дворян именно этой губернии. По крайней мере, это свидетельствует о том, что его отец какое-то время проживал в Полтавской губернии. Собственно, эта запись означает, что происходил он из потомственных дворян. Впрочем, дворянином был уже любой офицер русской императорской армии, даже и в чине прапорщика. Другое дело, что если офицер происходил не из потомственных дворян, то личное дворянство ему давал уже самый первый офицерский чин.

Потомственное дворянство до 1856 года давал чин майора,[12] а после – полковника. Родился мой прадед в семье потомственного офицера, отставного уланского штабс-ротмистра Константина Ираклиевича Воронова, отец которого, в свою очередь, был офицером, дослужившимся к концу карьеры до чина генерал-майора. В 1877 году отец прадеда вернулся на военную службу, но в 1881 году скончался.Относительно образования в документах прадеда записано «воспитание получил домашнее», а затем окончил Киевское пехотное юнкерское училище. Раз он был зачислен в училище, значит, экзамен показал, что его «домашнее воспитание» соответствовало предъявляемым требованиям. Впрочем, в его автобиографии, копию которой мне предоставили по линии его второй семьи, значится, что он окончил  реальное училище. Так что необходимый образовательный ценз у него имелся. Система поступления в военное училище выглядела следующим образом:в1882 году он поступает на военную службу в 126-й пехотный Рыльский полк вольноопределяющимся 3-го разряда в возрасте 17 лет. Вольноопределяющимися именовались поступающие на службу добровольно на льготных условиях, имевшие в наличии установленный образовательный ценз или сдавшие специальный экзамен на звание. Поступать на службу они могли в любое время года, а также могли выбрать род оружия (войск) по своему усмотрению. Но, поскольку их принятие на службу зависело от наличия вакансий, каждый соискатель должен был самостоятельно договариваться с командованием выбранной им части.

Вольноопределяющиеся, сдавшие специальный экзамен по окончании того или иного срока службы, производились в прапорщики, но с 1884 года чин прапорщика стал присваиваться лишь офицерам запаса. Но, главное, вольноопределяющиеся имели право на поступление в юнкерские училища, чем, в основном, пользовались юноши из семей среднего и малого достатка: имея соответствующее образование (6 классов гимназии или реального училища), поступали в вольноопределяющиеся, чтобы через небольшой промежуток времени поступить в юнкерское училище с содержанием за казенный счет, поскольку обучение гражданских лиц там было платным. Однако права на поступление в военные училища, считавшиеся более престижными, чем юнкерские, вольноопределяющиеся не имели.Именно таков и был путь в офицеры моего прадеда. В службу он вступил, как значится в послужном списке, «согласно поданного на ВЫСОЧАЙШЕЕ ИМЯ прошения на правах вольноопределяющегося 3-го разряда <…> и зачислен в списки полка приказом по дивизии». Прибыв в полк, «командирован в Киевское пехотное юнкерское училище для прохождения курса наук».[13]

По прибытию в училище «переименован в юнкера». Это юнкерское училище, открытое в 1865 году, слыло на первых порах «второразрядным»: большая часть его юнкеров была родом из мелкопоместного, а то и вовсе беспоместного дворянства, разночинцев, купеческих детей, немало было и недавних солдат. Однако довольно быстро Киевское пехотное юнкерское училище стало одним из лучших в Российской империи, давая весьма неплохое, по тем меркам, военное образование. Именно это училище, только пятью годами позже, закончил генерал-лейтенант Антон Деникин, будущий главнокомандующий Добровольческой армией. Причем его путь был практически идентичным: в 1890 году после окончания реального училища он был зачислен вольноопределяющимся в полку, откуда почти сразу и поступил в это училище. Правда, к тому времени курс обучения там был сокращен с трех лет до двух.В 1883 году мой прадед, юнкер Петр Воронов, произведен в младшие унтер-офицеры и назначен взводным унтер-офицером, в 1885 году произведен в старшие унтер-офицеры. За четыре месяца до окончания училища переведен в 15-й пехотный Шлиссельбургский полк (до того он продолжал числиться по 126-му пехотному Рыльскому полку). Окончив в августе 1885 года курс по 2-му разряду (окончившие по 1-му имели возможность выбора самых лучших вакансий), приказом по штабу Киевского военного округа произведен в подпрапорщики с правом производства в офицеры по вакансии, тогда же отправился в свой полк. Вакансии ему пришлось ждать почти полгода, и в феврале 1886 года он произведен в подпоручики. 15-й пехотный Шлиссельбургский генерал-фельдмаршала князя Аникиты Репнина полк (таково полное официальное наименование полка) был расквартирован в городе Замбров Ломжинской губернии Царства Польского. Типовая структура пехотного полка того времени выглядела так: 4 батальона, в каждом батальоне 4 роты, в роте 4 взвода, во взводе 4 отделения. Полком обычно командовал полковник (или, что реже, генерал-майор), батальонами – подполковники, ротами – капитаны и штабс-капитаны, последние, как правило, командовали нестроевыми или неполными ротами. Всего на роту полагалось четыре офицера от подпоручика до капитана включительно, один офицер (чаще, штабс-капитан) числился старшим обер-офицером роты, исполняя обязанности заместителя командира роты. Остальные младшие офицеры роты (поручики и подпоручики) исполняли временные обязанности. Например, командовали полуротами или, если ставилась такая задача, взводами – временно. Вообще же взводами командовали старшие унтер-офицеры. Штатная численность роты – 226 человек. В каждом полку была тоже одна нестроевая рота штатной численностью 251 человек, занимавшаяся обеспечением полка: каптенармусы, кузнецы, слесари, кашевары, обозные… Помимо этого подразделением ротного звена считались пулемётные команды (созданные, разумеется, в начале ХХ века), штатной численностью 99 человек, которые обслуживали всего лишь 8 пулемётов. Так что начинал мой прадед, как и положено, с младшего обер-офицера роты, исполняя возлагаемые на него временные поручения и задачи.Спустя почти год, в декабре 1887 года был назначен адъютантом 1-го батальона. Адъютант батальона или полка – это нечто среднее между обязанностями руководителя делопроизводством части и начальником её штаба. В 1894 году, через четыре года пребывания в офицерском чине, прадеду присвоен чин поручика. В чине поручика он служит следующие шесть лет, занимая различные должности, соответствующие чину, а в 34 года (в 1899 г.) назначен командиром строевой роты. То есть, на то, чтобы от первого офицерского чина дослужиться до ротного командира потребовалось 13 лет – вполне обычно для русской армии того времени.

Затем в его послужном списке значится командование нестроевой ротой – на командование строевыми ротами имели преимущество капитаны и штабс-капитаны. В 1900 году ему присвоен чин штабс-капитана, и в марте 1903 года он вновь назначен командиром строевой роты, а спустя два месяца произведен в капитаны. Но в сентябре того же года из своего родного 15-го пехотного Шлиссельбургского полка «по жребию с ротой отправился для формирования 32 Восточно-Сибирского стрелкового полка».[14]

Тогда на Дальнем Востоке шло массовое формирование сибирских стрелковых полков, костяк офицерских кадров которых составили офицеры  полков, расквартированных в европейской части Российской империи. Такие переводы для укомплектования новых частей были обычной практикой: в полк поступала разнарядка, и офицеры тянули жребий, кому из них ехать, отбывая затем к новому месту службы со своей ротой и семьёй.На новом месте службы капитан Воронов поочередно командует строевой ротой, батальоном (видимо, временно замещая выбывшего командира батальона) и снова ротой, командой запасных полка. Затем сначала прикомандирован, а затем переведен в другую часть – 4-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, расквартированный в городе Никольск-Уссурийский Приморской области: командир роты, временное командование батальоном. В 1908 году последовал новый перевод на другой конец страны – в 86-й пехотный Вильманстрандский полк, расквартированный в городе Старая Русса Новгородской губернии: снова командование то ротой, то учебной командой.В 1904-1905 гг. участвовал в Русско-японской войне, о чем сделана соответствующая запись в графе «в походах и делах против неприятеля». Детальных подробностей нет, но значится, что «имеет право ношения светло-бронзовой медали в память Русско-Японской войны в 1904 - 1905 гг.».Согласно статуту этого варианта медали, ею награждались лица, участвовавшие в одном или нескольких сражениях против японцев. Также в июне 1905 года капитан Петр Воронов приказом Главнокомандующего награжден орденом Святого Станислава 3-й степени. В его автобиографии значится, что он был ранен в боях с японцами.Немного о хлебе насущном – денежном довольствии. В 1900 году командир 2-й роты 15-го пехотного Шлиссельбургского полка поручик Петр Воронов получал полное годовое жалование 1080 рублей.[15] Для примера: капитан, тоже командир роты, получал 1260 рублей в год, штабс-капитан – 1140 рублей. Годовое денежное довольствие командира батальона в чине подполковника составляло 1740 рублей, полковник, командир этого же полка, получал в год 3900 рублей. Поручик, полковой адъютант, получал в год 816 рублей.В 1903 году штабс-капитан Воронов получал в год 1140 рублей: 780 рублей – собственно жалованье, плюс еще 360 рублей – столовые, а «сверх того казенную квартиру в казармах».[16] Перед выходом в отставку, в 1909 году, капитан Воронов получал 1982 рубля 25 копеек в год: жалованье – 900 рублей, добавочные по чину и за выслугу лет – 480 рублей, столовые – 360 рублей, квартирные – 242 рубля 25 копеек.[17] – Так выглядело обычное жалованье пехотного капитана русской армии тех лет.Офицерская карьера тоже достаточно типовая: вольноопределяющийся – юнкер – подпоручик – поручик – штабс-капитан – капитан. Шанс продвинуться выше ротного командира был, однако для этого надо было поступить в Николаевскую академию Генерального штаба, для чего надо было получить дозволение начальства и выдержать предельно суровые экзамены, что требовало нескольких лет подготовки. Далеко не каждый провинциальный офицер получал возможность подготовиться к поступлению, а количество таких попыток было ограниченным. Да и требования к строевому цензу соискателей были весьма жесткие. Пытался ли мой предок преодолеть этот барьер?

Не знаю, в известных мне документах это не зафиксировано, а семейные предания на сей счет молчат. Для дальнейшего продвижения в чинах и должностях необходимо было пройти положенный ценз командования сначала ротой, а затем и батальоном. До 1909 года мой прадед прослужил ротным командиром, в общей сложности, 10 лет, выслужив обязательный ценз для назначения командиром батальона. Не раз командовал и батальоном, но – временно. Шанс же получить батальон под своё постоянное начало (а значит, и претендовать на вакансию подполковника) был мизерным: батальонами командовали подполковники, а порой и полковники. Так что капитанам в порядке старшинства приходилось очень долго ждать своей очереди на батальонную вакансию. Которая в их полку могла и не открыться, поскольку продвижение подполковников, в свою очередь, зависело от наличия вакансии полкового командира. Подавляющая часть строевых ротных командиров (напомню, в полку их было 16) так и уходила в отставку капитанами, не дождавшись вакансии.Как уже сказано выше, в 1914 году, после начала войны, мой прадед вновь был призван в армию. У меня пока нет документальных данных, где именно он служил и воевал в начале войны, поскольку ни одного его послужного списка за период 1914 – 1918 гг. отыскать в РГВИА не удалось. В его автобиографии записано, что он участвовал в боях против немцев под Двинском (Северо-Западный фронт), где и был ранен.

Как рассказывал уже дед, учившийся тогда в кадетском корпусе, его отец, Петр Константинович Воронов, получил ранение в ногу. Войну он завершил в качестве командира 1-й роты 367-й пешей Минской дружины государственного ополчения,[18] которой командовал вплоть до января 1918 года, возможно, он служил в этой части с самого начала войны. 367-я пешая Минская дружина государственного ополчения, вооруженная поначалу старыми однозарядными винтовками Бердана № 2, участвовала в боях на Северо-Западном фронте, в том числе, в боях под Сморгонью.

К концу войны эта воинская часть дислоцировалась уже в Финляндии, где её основной задачей было прикрытие Петрограда с севера от возможной высадки немецкого десанта. После развала армии вернулся в Россию, получив охранный листок от солдат своей роты, в котором, помимо прочего, было записано, «что в самые критические минуты при столкновении с неприятелем сумел вывести роту с честью из самого тяжелого положения, сохранив нас чуть-чуть, что не ценою своей жизни».[19] Можно сказать, моему прадеду сильно повезло: он сумел уцелеть во время начавшейся в Финляндии кровавой бойни и выбраться в Россию.

Правда, о возвращении домой речи не было, поскольку до войны прадед со своей семьей проживал в Вильно, но в 1915 году город был захвачен немцами, его семья оттуда бежала. Временное пристанище он нашел у своего младшего брата в Калуге. Там же в мае 1918 года, как написано в его автобиографии, вместе со своим сыном (моим дедом, как раз закончившим полный курс обучения в бывшем Варшавском кадетском корпусе) добровольно вступил в Красную Армию. Насколько это решение было добровольным, вопрос открытый.

Не особо верится, что кадровый потомственный офицер вдруг воспылал идеей мировой революции. И уж совсем невероятно, что 53-летний офицер, – отдавший военной службе свыше 30 лет, прошедший две войны, имевший несколько ранений, – горел страстным желанием повоевать снова. Но, когда началась Гражданская война, бывшие офицеры чаще всего попадали в те вооруженные формирования, которые контролировали территорию, где они находились, причем чаще «добровольно-принудительно». Особого выбора у бывшего подполковника не было: Калуга была в «красной зоне».

К тому же, пенсию не платят, работы нет, а раз нет работы – нет и продовольственного пайка. При этом бывших офицеров уже регистрировали и ставили на учет – с вполне отчетливо просматривающейся  перспективой последующей постановки уже к стенке. Избежать регистрации было невозможно. Пробираться к белым на Дон? Так семья же – в заложниках и без каких-либо средств к существованию. Опять же, не настолько «кипел его разум возмущенный», чтобы куда-то тайком пробираться и воевать непонятно за что. К тому же многие офицеры полагали, что они идут служить делу продолжения борьбы с внешним врагом и защиты государства.

Надо сказать, добровольно или не очень, но записавшись в Красную Армию именно в мае 1918 года, отставной подполковник Петр Воронов фактически избежал неминуемой смерти: уже летом 1918 года пошла волна арестов и расстрелов бывших офицеров, докатилась она и до Калуги. Но к тому времени мой прадед уже был в Красной Армии: был командиром батальона, помощником командира полка, начальником пограничного отряда. Затем был направлен на Украину: в составе дивизии Щорса воевал против войск Директории, затем против Петлюры, польской армии, какое-то время командовал тяжелым артиллерийским дивизионом, полком.

В боях с поляками был ранен. Войну закончил начальником снабжения 7-й дивизии, а в 1925 году демобилизовался и вышел на пенсию, оставшись в Чернигове, где у него была уже новая семья. Умер в 1929 году.

Отцы и дети: по разные стороны фронта

А вот три его приемных сына воевали в рядах уже Белой армии. В его документах записано: «Женат на вдове Штабс-капитана Шистовского Антонине Исидоровне».[20] Её сыновья от первого брака, Петр, Константин и Владимир Шистовские, тоже стали кадровыми офицерами.

Петру Антоновичу Шистовскому к началу войны было 34 года. По данным на 1910 год он поручик 106-го пехотного Уфимского полка, расквартированного в городе Вильно.[21] Ранее проходил службу в 28-м пехотном Полоцком полку и служил офицером-воспитателем в Сумском кадетском корпусе. Данных о прохождении службы на момент начала войны у меня нет. По всей видимости, он был переведен из 106-го пехотного Уфимского полка в другой, поскольку в полковых списках, приведенных в «Памятной книжке Виленской губернии» 1914 года, его имя не значится.

Константину Антоновичу Шистовскому к началу войны было 30 лет, звание – штабс-капитан. Его 29-летний брат, Владимир Антонович Шистовский, поручик. Оба они к началу войны служили в 108-м пехотном Саратовском полку, стоявшем в местечке Олита Виленской губернии.[22] Вместе со своим полком, входившим в состав 27-й пехотной дивизии, штабс-капитан Константин Шистовский и поручик Владимир Шистовский участвовали в походе в Восточную Пруссию. Их дивизия входила в состав 3-го армейского корпуса 1-й армии генерала Павла фон Ренненкампфа, принимала участие в боях у Гумбиннена.

В феврале 1915 года полк попал в немецкое окружение в Августовских лесах, но сумел выйти из него. О дальнейшей их судьбе мне известно лишь то, что все трое прошли войну, выжили, в званиях особо не продвинулись. Затем они все трое воевали уже в рядах Белой армии – у Деникина и, возможно, у Врангеля. По крайней мере, в базе данных известного исследователя истории русского офицерского корпуса Сергея Волковаобнаружил одного из братьев, Владимира: на 10 января 1920 года он значился ротмистром Вооруженных сил Юга России, проживавшим в общежитии № 1 в Буюк-Дере (Константинополь). Но о том, что у деда были братья, воевавшие на стороне белых, мне стало известно лишь после смерти деда: родственники «по большому секрету» поведали, что в 1921 или 1922 году, когда мой дед служил на границе с Польшей в Белоруссии командиром роты, к нему пробрались его братья-офицеры, воевавшие на стороне белых, и дед тайно перебросил их через границу в Польшу. По слухам, из Польши они уехали во Францию и, возможно, затем дальше – в Америку.Еще в Первой мировой войне участвовал двоюродный брат прадеда, судьба которого более трагична. Владимир Иосифович Воронов, сын генерал-майора артиллерии Иосифа Ираклиевича Воронова, 1875 года рождения, вступил в службу в 1896 году. К 1909 году он штабс-капитан 26-й артиллерийской бригады, расквартированной в Гродно, в 1910 году капитан. Капитаном, по всей видимости, был и к началу войны. В 1915 году он уже в чине подполковника, служит всё в той же 26-ой артиллерийской бригаде, которая воюет на Северо-Западном фронте. 12 ноября того же года награжден Георгиевским оружием (другое название: Золотое оружие «За храбрость»).

Следующие сведения о нем датированы уже 1920 годом: Владимир Иосифович Воронов значится в списках заключенных Рязанского концлагеря. В его учетной карточке записано: полковник, 45 лет, из дворян Херсонской губернии, в войну – командир дивизиона 26-й артиллерийской бригады, командир 25-й парковой артиллерийской бригады. Там же отмечена и его служба у белых – в Донской армии: сначала в команде выздоравливающих, затем в Артиллерийском управлении армии. Остался во Владикавказском лазарете с тифом, где и был взят в плен красными, когда они захватили город. Не так уж сложно понять, как он оказался в белых частях именно юга России: его артиллерийская бригада завершила свой боевой путь на Румынском фронте, и было очень немного вариантов того, куда мог податься офицер после развала этого фронта в 1918 году.

Тем паче, путь в родной Гродно был закрыт: до осени 1918 года его оккупировали немецкие войска, потом вошли литовские, а с апреля 1919 года – уже польские войска. Дальнейшие следы двоюродного брата моего прадеда теряются: в 1923 году Рязанский концлагерь был расформирован, а выжившие к тому моменту заключенные (в конце 1920 года в лагере свирепствовала эпидемия тифа, и смертность среди заключенных была очень высока) частично освобождены, частично переведены в другие места заключения. Те, кто желал вернуться в родные места, должны были получить согласие местных органов ЧК на их возвращение. Поскольку полковник Владимир Иосифович Воронов до войны проживал с семьёй в Гродно, который к тому времени был уже в Польше, возвращаться ему было некуда. Так что он мог осесть лишь там, откуда пришло бы согласие органов ЧК на его прием – если, конечно, он пережил эпидемию тифа и его выпустили. Правда, даже выпущенные заключенные довольно скоро вновь были арестованы и оказались уже в Соловецком лагере. Такая вот фамильная история…


[1] О системе офицерских званий русской армии на 1914 год. Обер-офицеры (младшие офицеры): прапорщик – это звание присваивалось лишь офицерам военного времени, не закончившим полный курс военного училища или произведенным в офицеры из вольноопределяющихся (1 звездочка на погоне с одним просветом); подпоручик – присваивалось выпускникам военных училищ или выпускникам высших учебных заведений, сдавшим экзамен на офицерский чин (2 звездочки на погоне с одним просветом); поручик (3 звездочки на погоне с одним просветом); штабс-капитан (4 звездочки на погоне с одним просветом); капитан (погон без звездочек с одним просветом. Штаб-офицеры (старшие офицеры): подполковник (3 звездочки на погоне с двумя просветами), полковник (погоны без звездочек с двумя просветами). Генералы: генерал-майор (2 звездочки на золотых или полевых погонах с зигзагами), генерал-лейтенант (3 звездочки на погонах с зигзагами), генерал от инфантерии/артиллерии/кавалерии или, как их порой именовали в обиходе, «полный генерал» (погоны с зигзагами без звездочек); генерал-фельдмаршал (золотые погоны с зигзагами и со скрещенными жезлами) – последний раз это звание было присвоено в 1898 году бывшему военному министру Дмитрию Милютину, скончавшемуся в 1912 году. Ни один российский военачальник во время Первой мировой войны чин и погоны генерал-фельдмаршала не получил.
[2] РГВИА, фонд 409, опись 1, дело 15995.
[3] РГВИА, фонд 409, опись 1, дело 26961.
[4] РГВИА, ф. 400, оп. 9, д. 30837.
[5] Там же, лл.69-69 (об), л. 85 (об).
[6] РГВИА, ф. 409, оп. II, д.19971.
[7] РГВИА, ф. 400, оп. 9, д. 30837, л. 86.
[8] Там первоначально располагалось Московское отделение Общего архива Главного штаба, а во время Первой мировой войны там же развернули и хранилище документов, поступавших с театра военных действий.
[9] Один пуд равен 40 фунтам или 16,38 кг.
[10] См.: Щербина Т.А. Макулатурные кампании в военных архивах России (1919 – 1931 гг.). Отечественные архивы. 1993, № 2, сс. 24-28.
[11] Там же, с. 27.
[12] В 1884 году чин майора в России был упразднен, а все майоры были произведены в подполковники.
[13] РГВИА, ф. 409,  оп. 1, д. 26961, л. 2 (об).
[14] РГВИА, ф. 409, оп. 1, д. 26961, л. 4 (об).
[15] Памятная книжка Ломжинской губернии на 1900 год. Ломжа, 1900, с. 218.
[16] РГВИА, ф. 400, оп. 9. д. 30837, л. 69 (об).
[17] РГВИА, ф. 409, оп. 1, д. 26961, л. 2.
[18] Дружины государственного ополчения формировались из солдат запаса и годных к строевой службе, но ранее не служивших в армии мужчин. Формально дружины государственного ополчения были предназначены для замещения резервных войск, но в первые два года войны их нередко использовали на передовой для экстренного затыкания «дыр» при прорывах войск противника. Структурно пешая дружина примерно соответствовала пехотному полку.
[19] Личный архив автора.
[20] РГВИА, ф.400, оп. 9, д. 30837, лист 69 (об).
[21] Общий список офицерским чинам Русской императорской армии. СПб., 1910, стр. 302.
[22] Памятная книжка Виленской губернии. Вильно, 1914, стр. 230.
Print version
EMAIL
previous ВЕЛИКА ВІЙНА 1914–1918 РР. І УКРАЇНА. У 2-Х КН. |
Михаил Видейко
„МИФЫ О НАЦИЗМЕ И КСЕНОФОБИИ ПРАВОГО СЕКТОРА СОЗДАЛА РОССИЙСКАЯ ПРОПАГАНДА“ |
Богдана Костюк
next
ARCHIVE
2021  1 2 3 4
2020  1 2 3 4
2019  1 2 3 4
2018  1 2 3 4
2017  1 2 3 4
2016  1 2 3 4
2015  1 2 3 4
2014  1 2 3 4
2013  1 2 3 4
2012  1 2 3 4
2011  1 2 3 4
2010  1 2 3 4
2009  1 2 3 4
2008  1 2 3 4
2007  1 2 3 4
2006  1 2 3 4
2005  1 2 3 4
2004  1 2 3 4
2003  1 2 3 4
2002  1 2 3 4
2001  1 2 3 4

SEARCH

mail
www.jota.cz
RSS
  © 2008-2024
Russkii Vopros
Created by b23
Valid XHTML 1.0 Transitional
Valid CSS 3.0
MORE Russkii Vopros

About us
For authors
UPDATES

Sign up to stay informed.Get on the mailing list.